Я провозился у компьютера три с половиной часа, но все-таки сделал несколько приличных иллюстраций. И даже одну – на обложку. С хорошей композицией и цветовой гаммой, в меру абстрактных, слегка интригующих. На всех, кроме одной, змеи, ящерицы и крокодилы, ползущие сквозь репейники и кактусы. А еще – дюны, как в Голландии, тоскливые, бледно-желтые и волнистые от ветра, с пучками блеклой сухой травы. Книги в солидных кожаных переплетах – настоящие древние фолианты – и географические карты несуществующих стран. Ну, ясно более или менее. Мой новый роман, очевидно, позабавит дорогих читателей похождениями каких-то инопланетных рептилий. Почему инопланетных? А кто его знает... Последнее время искусственный интеллект раз в полгода стряпает для меня – а точнее, от моего имени – бесконечные опусы про межгалактические перелеты, колонии поселенцев, контакты с внеземным разумом, а то и не разумом вовсе, а просто о встречах с какими-то мерзкими и ужасными тварями и прочую лабуду. Мне давно уже хочется сменить пластинку, но для этого придется отказаться от нейросети «Колибри», а я к ней уже привык.
Я кладу перед собой единственную картинку без кактусов и крокодилов. Машинально разглаживаю ее ладонью, хотя она и без того гладкая, глянцевая – и блестит, как мостовая после дождя. Она яркая и пропитанная весной, эта миниатюрная птичка посреди майского буйства цветов, и сама очень похожая на цветок. Такой нейросеть «Колибри» видит себя и раз за разом подсовывает мне свой портрет, словно желая... привлечь внимание к собственной персоне? Получить свою долю славы? Глупо. Искусственный интеллект лишен честолюбия. А может, в тексте и в самом деле есть что-то про птичку? Птичка-невеличка против цивилизации крокодилов... Абсурд, если вдуматься. Я, известный писатель, автор как минимум трех магапопулярных фантастических серий, не читал свои собственные романы. Во всяком случае, последние. Самые ранние, еще неумелые и, вероятно, немного наивные, я не только прочитал, но и написал собственноручно. Пару десятков лет тому назад так делали все. Нейросети в то время были еще в пеленках, если можно так выразиться. Потом делали первые робкие шаги. Учились и, как губки, впитывая в себя человеческие знания, эмоции, чувства, становились почти как мы, а в чем-то – лучше нас. Умнее, быстрее, выносливее... В общем, к чему я вам все это рассказываю, вы и так знаете. Когда появились первые писательские программы, я вначале сомневался. Но потом рассудил, что не век же человеку копать землю лопатой. Да и лопата, уж если на то пошло, не часть его руки. Без орудий труда – и люди не люди, а голый разум в слабых телах, мало на что способных.
Я покачал головой, вспоминая, как в первый раз загрузил отрывки своего романа в «Колибри», обучая нейросеть своему авторскому стилю, приемам и фишкам, а на выходе получил такой каскад приключений, такие резкие повороты сюжета, что меня аж затошнило. Как будто покатался на американских горках. Положа руку на сердце, будь я издателем, выкинул бы эту невероятную писанину в мусорное ведро и ни секунды бы о ней не пожалел. Но, нет. Книга вышла большим тиражом, который потом три или четыре раза допечатывали. А уж какие хвалебные рецензии патокой лились со страниц журналов, газет, даже по телевизору, помню, шла реклама. Я, конечно, понимал, что это не моя заслуга – хотя в чем-то, наверное, моя, ведь именно мою манеру копировала «Колибри», я ее натаскал, дрессируя, как цирковую собачку. Вдобавок скормил ей кое-какие идеи. Не синопсис романа, а парочку соображений, где, что и как... ну, вы поняли. Сейчас я так не делаю, нейросеть прекрасно справляется сама, без моих указаний. Мне даже название не надо придумывать. Вот только о чем она пишет?
Охваченный внезапным любопытством, я вызвал на экран текстовой файл и углубился в чтение. Ну, что вам сказать? Роман, и правда, был о каких-то рептилиях. А ощущение от текста – такое, как будто жуешь кактус. Слова кололись, но только на языке. Не лезли в горло и не проникали в душу. Я осилил страниц пятьдесят и с раздражением выключил компьютер. Раньше о таких опусах говорили: ни уму, ни сердцу. Я не сомневался, что и предыдущие творения «Колибри» - не лучше. Кто же лил всю эту патоку? Хвалил, восторгался... Не иначе, другие нейросети. А тираж раскупали дураки, в жизни не прочитавшие ни одной книги. Наверное, ради красивого дизайна обложек.
Я снял с полки свой первый роман – «Серый шум», в неброском переплете, черно-белый принт, желтоватая бумага... и сперва полистал, а потом словно нырнул с головой в глубокую воду. Как странно, что это мой текст, мои мысли, когда-то терзавшие тогда еще незрелый ум совсем молодого человека, почти подростка. Я с трудом понимал написанное, как будто смотрел сквозь мутное стекло и видел за ним что-то важное, какой-то потаенный смысл. Но в каждой строчке мне чудилось тонкое, как волосок, биение жизни. А еще казалось, что тот, прежний я, был добрее и человечнее – и, несмотря на юный возраст – мудрее меня сегодняшнего.
Я зачитался и не заметил, как наступила ночь. Отложив книгу, я раздвинул занавески и вгляделся в черноту за окном. Где-то там, за тяжелыми тучами, притаились звезды. Уснули, как птицы в гнезде, зарывшись в холодный серый пух. Их не видно, но каждый знает – они там. Всякая живая тварь ощущает их – от человека до майского жука. Вот как надо писать, подумал я, так, чтобы сквозь облака и туман в твоих строках сияли звезды. А иначе зачем это все, если нет в тебе любви – растопить чью-то боль, согреть, утешить, озарить путь.
Я погрузился в прошлое и вспоминал. Сумеречная парковая аллея и в конце нее – блеск одинокого фонаря. Он похож на свет в конце тоннеля. И я шел к нему, летел, как легкомысленная мошка – и почему-то все равно очутился в темноте.
Эх, «Колибри», птичка моя, нет у тебя ни чувств, ни фантазии, ни тяги к полету. Ты не настоящая, и яркие крылья твои – бутафория. Подделка, на которую я купился. Она ведь не только книги, чудилось мне, она душу мою переписала. Растворила ее в потоке единичек и нулей, перевела на машинный язык. Мое человеческое «я» сжалось до крошечной искры. И только во сне она разгорается и, облекаясь иллюзорной плотью, до утра бродит по улицам мертвого города и не может из него выбраться. Значит, надо ложиться спать, вздохнул я, завтра много дел. Надо подготовить рукопись, вставить в нее картинки и отослать роман про крокодилов и кактусы в издательство. С этой мыслью я задернул шторы и погасил свет.