Кащеевцы вышли внезапно – на подступах к дому. Санек не заметил их, Анька заметила. Санек был рассеянный – думал об Аньке. О том, что она вся такая уютная, милая, малая… Кошкина Анька. Как кошечка. Теплая мягкая кошка.

– Эй, вы! – сказал Петька Кащеев, и рядом заржали. – Куда собрались, голубки?

Анька сжала ладонь. Ее руки вспотели. Небо было тревожным и темным, Санек посмотрел на него, а потом – на Кащея.

– Куда надо, придурок, – ответила Анька. И сделалась злой и колючей. – Дорогу давай.

Разъяренная кошка. И взгляд ее был – острый, долгий, зеленый. Санек ощутил его, сжав кулаки. Он способен был драться, когда она смотрит вот так. Хоть со всею Кащеевской бандой.

– А ты наглая, – скучно заметил Кащей. – Не боишься нарваться?

Чернели деревья. Они были уснувшие, снег спеленал их, укрыл, успокоил. Они ожидали весны. Во тьме, под прозрачной луной, среди тихих скамеек… Весна ожидалась нескоро. Весною крикливые кошки.

– Эй, ты, – сказал Санька, – Кащеич! Ты что-то сказал моей девушке?

…Будет весна. На деревьях проклюнется зелень. Птичьи крики раскинутся сетью – меж долгих ветвей. Анька скажет: «Красиво! Пойдем, прогуляемся в парке!» И он с ней, конечно, пойдет.

А Кащей ухмыльнулся. Кащей подмигнул:

– Так, давай разберемся! Васек, пообщайся.

И тень заслонила луну. Он был точно гора, второгодник Васек. Точно камень, опасный и твердый. Гора надвигалась, и Санька ударил в ответ.

И отбил себе руку.

И снег закружился быстрей, и луна стала призрачно-белой. И взвизгнула Анька:

– Санек! Они сзади!

И черным стояли деревья. И вдруг – среди них засвистело, прошило иглой – снег, и тьму, и сонливые лунные тени. И тени рассыпались.

– Шухер! Менты!

Стало гулко и пусто. В холодной, чужой пустоте Анька робко взяла его за руку.

– Слышал? – спросила она. – Как ты думаешь, что это было?

Осторожная кошка. Блестела луна, и хрустально играли снежинки. И Анька была среди них – очень бледная, очень красивая.

– Не знаю, – признался Санек. – На ментов непохоже. Они бы подъехали, если б спугнули Кащея. А тут… никого. Даже птиц.

Только снег и скамейки. И небо, стеклянное небо с луной.

Засвистело опять. Переливчато, тихо. Звало. Наплывало во тьме. Анька вслушалась.

– Вон… вон оттуда свистят… – прошептала. Блестели глаза. Ночью кошки особенно чутки. – Любопытно…

Тянула Санька за рукав. Он пошел. Куда скажет – пошел бы. Сквозь тени, и снег, и луну, вслед за призрачным свистом.

Луна наблюдала за ним, караулила в небе. Стылый свет фонарей и снежинки.

– Ой, смотри! – Анька ткнула рукой. – Не на небо, на памятник!

Памятник был здесь всегда. В окружении птиц, фонарей и скамеек. Под солнцем и масляно-желтой луной – неизменный и твердый. Санек посмотрел. И опять посмотрел.

– Елки-палки… шевелится! Что за фигня?

И закрыл собой Аньку.

Луна разгоралась. Сквозь белый, пронзительный свет – Саньке чудилось странное. Шум. Будто камень катился с горы. Будто с треском летела комета, по звонкому, черному небу, чтобы рухнуть вот здесь, прямо в парке, оставив воронку и пыль.

– Это бред. Он же памятник! Он же не может… вот так…

С темной, каменной стелы ему помахали рукой.

Человек. Невозможного роста. И серый, как камень.

– Ты кто? – прошептал ему Санька.

Снежинки плясали вокруг, бесконечное множество.

– Я – Наблюдатель, – сказал человек. – Я давно наблюдаю за вами, земляне...

Луна была полной и важной. Была равнодушна, как лед. В колком свете ее – возрастал Наблюдатель.

– Забавно. Вы очень боитесь меня. Хотя я безобиден, в отличие от… – он вздохнул. Посмотрел на кусты долгим, каменным взглядом.

– Ну, Кащея мы знаем, – Санек сунул руки в карманы. Мороз добирался до пальцев. – А вот что ты такое…

– Вы хотите узнать? – перебил Наблюдатель. – Чтобы не было страшно?

И Анька кивнула:

– Хотим.

***

Космос был за бортом. Космос был черный, вязкий, подобен смоле. Поглощающий звуки и свет. Алексей вышел в космос, и космос пожрал его тоже.

Серебряный бок корабля – он был близко и был далеко. Алексей подтянулся на тросе. Алексей удалялся, вперед, в темный, жадный, пропитанный звездами космос.

И космос его принимал. Убаюкивал. Мерно качал на волнах. Все приливы его – Алексей ощущал их сквозь толщу скафандра. Тошнило. В жилы тек кислород. Спать хотелось все реже.

…Натянутый трос. Он был тонок и нервен, он был – как струна, невозможная, звонкая. Струны его корабля – превосходная музыка сфер, все острее и дольше… А потом космос сделался злым, и струна оборвалась.

Алексей был один. Он был в мертвой, глухой пустоте, опрокинутый звуками навзничь. Где-то там – оставался корабль. Скорлупа, оболочка яйца. Алексей пребывал вне его. Как птенец, что остался без дома. В белом, скользком скафандре…

Ехидствовал космос. Давил, сокрушал. Всеохватный, везде и повсюду.

– Зачем? – произнес Алексей. Его горло сдавило. Слова – были колким, сухим наждаком. – Что теперь?

И ему отвечали. Слова – были точно цветы, заплетались сквозь мысли, росли, были ярки, усмешливы, четки.

– Необычный объект… – бормотал ему кто-то. – Не боится. Не плачет. Идет напролом. Он покинул среду обитания… Здесь. Он вышел сюда…

И в ушах захихикало.

– Кто ты? – спросил Алексей. – Что ты хочешь узнать?

Черный космос был пуст. Ни малейшего следа.

– Что ты хочешь увидеть? – спросилось ему. – Как я выгляжу? Что ж…

И оно показалось. Космос создал его, сотворил из смолы, черноты и молчания.

Холст. А на нем – было Солнце в кровавой короне, и Земля – белый облачный шар. Красный, злой и воинственный Марс и Венера – прозрачна и томна.

– Твои мысли, – услышалось, – то, что привычно тебе. Что любимо тобой. Что надежно. Я стал им. Доволен? – спросили его.

Алексей покачал головой.

– Да, я очень любил рисовать… до того, как пошел в космонавты, – сказал он холсту.

Холст дрожал, как медуза, большой, переливчатый.

– Сейчас – почему не рисуешь? – спросил он. – Нет времени?

Смех.

Алексей оскорбился. Опасный, ночной – космос смог посмеяться над ним. Приоткрыть ему душу. Увидеть все страхи. Презреть все надежды его… Нет, однако!

– Есть более важное дело, – сказал, как отрезал ножом. – Освоение космоса. Этим живу.

Замолчал. Холст истаял, мигнув на прощание красным.

– Странно… – мягко коснулось ушей. – То, что важное – вы презираете. А неважное…

Вздох. Всколыхнувшийся вакуум. Свет. Белый, призрачный борт корабля. Он возрос, он возник перед носом. Космос отдал его. Подарил навсегда Алексею.

– До свиданья… – услышалось вслед. – Ты такой необычный, землянин… Твои мысли ярки и вкусны. Я попробовал их. Мне понравилось… Вот что – вернись к рисованию. Это…

И связь прервалась.

Распахнулся корабль – черный, жадный, космический шлюз. Алексей попытался войти – и не смог. Космос был изнутри, он наполнил скафандр, он рвал, он давил. Шлюз стал тесен и мал.

– Воздух… – всплыло в мыслях напоследок, – надо сбросить давление… р-раз…

И скафандр уменьшился.

***

– Да, первый контакт, – произнес Наблюдатель, – земляне… Вы так необычны. Вы так поразили меня. Ваши души – как мед, липки, сочны, желты и тягучи. Я был восхищен. Я решил присмотреть – за планетой, за вами. Я влился в корабль. Стал тросом и шлюзом. Рулем и штурвалом. Я был незаметен… хотя кое-кто замечал.

Улыбнулся.

– А… ваша планета? – спросил осторожно Санек.

Снег ложился и таял.

– Распалась, – вздохнул Наблюдатель. – Звезда поглотила ее. Разжевала на части. Я тоже распался. Предал себя космосу… Космос меня воскресил. Прорастил, точно семя в земле… Я скучал. Я томился, пока… этот странный землянин…

– Леонов! – воскликнула Анька. – Ты встретил его, космонавта Леонова! Первого, кто вышел в космос! Наверное, был и второй?

Покосилась на Саньку. Хитра любопытная кошка!

– Ну да, – произнес Наблюдатель, – второй тоже был… только позже…

***

На Земле было лето. Зелень, зной и румяное солнце. Белый пух тополей. Проливные дожди… Все истерлось из памяти. Только всевластие космоса, блеск его звезд и слепая его чернота. Виктор видел во сне – бесконечное темное небо, оно увлекало его. Он летел в невозможном, безмолвном пространстве… а потом просыпался. Корабль будил его снова.

В этот день все казалось иным. Настороженным. Явственно четким. Виктор знал, открывая глаза – скоро будет посадка. Космос должен оставить его, хоть на время. Время отдыха – для корабля, безнадежно уставшего в космосе.

Он и сам безнадежно устал. Захотелось домой. Дома был книжный шкаф, в нем – привычные книги. Пыль и хрупкость бумаги… их так не хватало сейчас. В черном космосе, злом и опасном, в хищных недрах его корабля.

– Я все чувствую… – странно услышалось Виктору, – ты так страдаешь, землянин… возьми…

Перед ним была книга. Виктор помнил ее. Как сидел с нею в кресле. Читал…. Мысли были тягучи, как мед. Желтый мед из далекого космоса. Мед от космических пчел.

Виктор взял ее в руки. Она не исчезла. Она была с ним. Его детская книга…

– Ты кто? – бросил он в пустоту.

Пустота засмеялась.

– Я здесь. Я давно за тобой наблюдаю. Твои мысли понравились мне. Они очень свободны. Они – за пределами космоса. Ты путешествуешь в них… необычный землянин… Как это у вас называется?

Голос застыл. Задрожал, тонкой, мелкою дрожью. Рассыпался бледным дождем.

– Это значит – мечтать, – отвечал ему Виктор. Вздохнул. Гладил книгу в руках. – Я читал Циолковского в детстве и думал, что я – космонавт. А потом…

Посмотрел на обложку. Она изменилась. Там был серый угрюмый корабль, и луна, восстающая прямо над ним. Рядом – кто-то в скафандре. Виктор знал – это он. Потому что мечты все обязаны сбыться. Когда-нибудь. Всенепременно.

– Ты счастлив? – спросил его голос. – Мечтатель…

И книга зажглась. Засияла космическим светом. Луной и кометами, Марсом, Венерой и Солнцем. И Виктор зажмурился: ярко.

– Не знаю, – сказал он вслепую. – Наверное, да. Я ведь стал космонавтом…

Он был неуверен. И голос весьма огорчился.

– Вы странные. Вы достигаете цели… и снова чего-то хотите. Читаете книги, мечтаете… это пустые мечты? Получается, так? Да, землянин?

И Виктор задумался. Разве – пустое? Все то, чем он дышит? К чему он стремится?

– Нет. В этом и цель – в вечных поисках нового. В вечных рекордах. В больших достижениях…

Он замолчал.

Голос сделался тише. Как шепот. Как ветер в листве. Летний, утренний ветер.

– Прощай… Буду думать над этим… землянин…

И вовсе исчез. А потом – резкий, острый рывок. И корабль содрогнулся.

– Авария! Воздух уходит!

Космос рвался вовнутрь. Был настойчив и жаден. Виктор знал – нужно встать и закрыть этот клапан, пока… еще в норме давление… в норме…

Но он не успел.

***

– Я не смог им помочь, – произнес Наблюдатель. Он был очень расстроен. – Я ушел далеко. К самой яркой звезде, чтобы думать… над тем, что узнал… а корабль подвел их. Как можно идти в дикий космос в таких кораблях? В скафандрах, которые могут раздуться? Как можно вот так рисковать? Для чего?

Он стоял, громкий, бледный, растерянный. Лунно светились глаза.

– Интересно, – сказал ему Санька. – Интересно не только мечтать, но и действовать. Жить. Рисковать. Мы, земляне, такие.

И глянул на Аньку.

– Он общался с Пацаевым, – грустно сказала она. – Космонавтом Пацаевым. Перед тем, как корабль пошел на посадку… и этой аварией. Что же было потом, Наблюдатель? Почему ты вот здесь, на Земле?

Кошки злы и правдивы.

– Меня пригласили, – вздохнул Наблюдатель. – Тот, третий землянин… такой добродушный… космонавт Романенко…

Сказал – и смеялся.

***

Новый год приключился, и он был волшебен. Среди сказочных звезд, в черных таинствах космоса – звал к чудесам, обещал небывалое. Юрий хотел загадать – из всех давних желаний одно, настоящее, важное… думал о нем и не знал, что же выбрать. Куранты звонили. Корабль был наряден, как елка.

В стакане был яблочный сок. Юрий поднял стакан. Новый год с тонким привкусом сказки… Отпил.

Воздух стал мерзлым, острым, блескучим. Зазвучала метель. Белым паром восстали снежинки. Перед ним, с грозным посохом, в шубе – стоял Дед Мороз.

– Я не пьян… – прошептал ему Юрий, – я точно не пьян.

И щипнул себя больно.

Дед Мороз не исчез. Красноносый, суровый – смотрел на него, и снежинки кружились над ним, точно мухи. Летели и таяли.

– Здравствуй, землянин! – воззвал он раскатистым басом. – Ты желал меня видеть, и я появился. А вот и подарки!

Он вынул мешок, необъятный, космически полный. Открыл. Сунул руку в большой рукавице.

– С Новым годом, землянин!

В руке была карта. Звездный путь в черном космосе, тонкой, серебряной нитью. Сиял, меж комет и планет. Путь его корабля…

– Бред… – сказал ему Юрий, – новогодний, космический бред. Но веселый, однако.

И он подмигнул, и взял карту из рук Дед Мороза.

– Спасибо огромное, дедушка! Что не забыл, и пришел поздравлять даже в космос! А к сыну – придешь? С этой самою картой? – хихикнул. – Чтоб он посмотрел на нее и пошел в космонавты… когда подрастет? Передай, а? По старой космической дружбе!

Снежинки и звон бубенцов. С потолка опустились олени. Они были в нарядной упряжке, они били копытами, снег остывал на боках.

Дед Мороз, отдуваясь, сел в сани.

– А сын где живет? – вопросил он сурово. – Я приеду к нему, раз ты просишь!

И тряс бородой, и олени зафыркали.

– Да там, на Земле! – Юрий ткнул наугад, чуть правее саней. – Он скучает. Он ждет новогодних подарков! Скажи, что ты прибыл из космоса, вместе с приветом от папки!

Снежинки взметнулись.

– Скажу! Непременно, землянин!

И сани взвились в потолок.

И пропали из виду.

***

– А космос оставил меня. Отпустил. Стало очень легко… Я летел к дивной синей Земле, мимо хрупкой стеклянной луны, я упал в облака, они были прозрачные, легкие. Это было прекрасно, земляне! Увидеть рассвет, рыжий, яростный. Черную ночь. Океаны и горы. Деревья, в зеленом неистовстве листьев… Земляне, я вас полюбил. Понял вас. Понял вашу планету. Вы – мечтатели, вы – фантазеры, творцы, вы – бесстрашные, гордые, вы – покорители космоса… да, будет время – и вы покорите Вселенную… – так говорил Наблюдатель. – Я жил среди вас. Был оленем и псом, был сосной, тонкой вербою, кошкой. Был домом и садом. Был горой и туманом. А потом – я стал сном одного человека. Он был скульптором, он должен был сделать памятник – тем, кто был в космосе. Кто отдал силы его покорению. Он увидел во сне – этот памятник… Стела с гигантским кольцом. В нем – стоит человек. Смотрит в небо, далекое, звездное. К небу простерта рука. «Покорителям ближней Вселенной»… такое название… в память о тех, что я встретил… земляне…

И он замолчал. Поднял руку – к далекой луне. И застыл. А вокруг – осыпались снежинки.

И Анька хихикнула. Кошки смешливы и вкрадчивы.

– Блин, это правда! Вся та ерунда, что я слышала! Ну, то, что в полночь он может ожить, этот памятник… Думала, врут. Для туристов.

Ехидная кошка!

– Ну, значит, не врали, – Санек взял за руку ее, в теплой маленькой варежке. Стало уютно и тихо. – Пойдем, я тебя провожу. Тут до дому – всего ничего…

И повел ее дальше.

_____________________________________________________

* Памятник «Покорителям ближней Вселенной» стоит в городе Калининграде, он посвящен трем космонавтам, связанным с этим городом – Алексею Леонову, Виктору Пацаеву, Юрию Романенко. Представляет собой постамент, на котором укреплены памятные доски космонавтам. На постаменте – кольцо, олицетворяющее космическую орбиту, в нем – фигура покорителя космоса. Является городской достопримечательностью, есть легенда, что в полночь, в новолуние и полнолуние, фигура человека на постаменте – оживает.