Беда, как это часто и бывает подкралась незаметно, словно кошка на мягких лапах. Но начиналось все безобидно. Долгожданная выставка открылась утром в воскресенье, и сразу же к билетной кассе выстроилась длиннющая очередь. Впрочем, ничего иного устроители не ожидали.

Галерея «Эон» сияла холодным белым светом. На стенах висели полотна, но не обычные, написанные маслом или акварелью картины, а узорчатые, сотканные из ярких светящихся линий. Абстракции, на первый взгляд. Но линии переливались, как будто дышали, свет струился по ним, заставляя отдельные фрагменты вспыхивать, а плоское изображение на пару мгновений превращая в голограмму.

Посетители двигались медленно, молча, с чуть затуманенными глазами. Вглядывались в полотна, замирали, улыбались, кто-то тихо плакал. На выходе продавали копии – не репродукции, а «световые слепки». Считалось, что они действуют на подсознание почти так же, как оригиналы, разве что чуть-чуть слабее.

Художник – Макс Элиан, стоял у входа, приветствовал гостей и раздавал автографы. Поневоле он вслушивался в разговоры выходящих из выставочного зала людей.

«Боже, да он гений!»

«Я, конечно, ожидала чего-то подобного... Но... Потрясающе! Настоящее чудо! Скажи, Патрик?»

«А эта картина с васильковым полем? Я как будто попал в детство!»

«Аннет, а тебе что понравилось? Мне подсолнухи! Классные, ага?»

Макс криво улыбался. Он, создатель всех этих картин, мог часами таращиться на плоды ума и рук своих, но не видел в них ни подсолнухов, ни василькового поля. Ничего, кроме обычных линий, узоров из теней и света.

А потом к нему подошла хрупкая девушка с сияющими глазами. И спросила:

- Господин Элиан, как вы это делаете?

Простой вопрос заставил Макса смутиться. Он пробормотал что-то невнятное, расписался на протянутой ему брошюрке и, не в силах скрыть свое смятение, отошел в сторону. Люди потянулись было за ним, но охранник, растопырив руки, преградил любопытным путь.

- Господину художнику надо уединиться.

Макс зашел в туалет, плеснул себе в лицо холодной воды из-под крана... и задумался. Как он это делает? Действительно, как?

По правде говоря, искусство люмосинтеза изобрел не он. Световые линии на специальной панели, передвигаемые легкими касаниями пальцев, складывались в яркие орнаменты. Позже изображение «замораживалось» - и вуаля, картина готова. Узоры гипнотизировали, поружали зрителей в странное состояние. Что-то среднее между легким опьянением и детским восторгом. При долгом созерцании линии словно проникали в голову, росли внутри, казались объемными. Да, все это уже было. Но только картины Макса Элиана переносили людей в другую реальность, заставляли видеть прекрасные, нередко фантастические пейзажи. Как ему это удавалось, он и сам не знал. Его руку вела интуиция, врожденное ощущение гармонии – и Бог весть, что еще, какое-то шестое чувство. А главное – погрузиться в собственное волшебство он не мог. Шедевры люмосинтеза на него не действовали. Вообще, никак.

С выставки Макс возвращался с тяжелой головой. Он собирался еще поработать – хоть и не хотелось. Но заказы, заказы... Куда от них деться. Дома он уселся перед световой панелью, но не мог заставить себя начать. Пальцы зависли над консолью. Яркие линии, способные откликаться на малейшее движение, замерли, словно ждали. Но внутри у художника было пусто.

И в этот момент зазвонил телефон. Менеджер кричал что-то в трубку и, судя по голосу, исходил слюной, но Макс ничего не мог понять. Какой провал? Выставка прошла на ура. А, последняя картина? Которую заказал этот, как его... не важно. Скандал? Этот тип грозится ославить его на весь мир? Бред какой-то... Так что с картиной?

Понемногу до него дошло: последняя работа, проданная какому-то толстосуму, не действовала. Может, заказчик просто не способен видеть? Так же, как и сам Макс? Нет, она пустая. Не действует ни на кого. Ее нужно срочно исправить или создать новую, иначе покупатель потребует огромную неустойку.

- Мне надо отдохнуть, - дрогнувшим голосом произнес Макс. – Я переутомился. А потом все сделаю.

Менеджер смягчился.

- Конечно. Вы очень много работаете. Отдохните, съездите на природу. А я постараюсь заболтать этого типа. Скажу, нам нужно немного времени.

Он отключился, а Макс остался сидеть перед световой панелью. Его захлестывала паника и бил озноб. Что случилось? Почему не сработало на этот раз? И как ее теперь исправить – эту чертову картину? А если сделать новую – не случится ли с ней та же история? Напрасно он убеждал себя, что одна осечка – это еще не катастрофа, не симптом неизлечимой болезни. Его тело и разум кричали о другом. Недаром последние дни он чувствовал себя странно и мир вокруг себя видел как будто иначе. Зеленый цвет ярче. А красный, наоборот, слегка приглушен. Может, он сходит с ума? Или подхватил журавлиный грипп?

Что ж, в любой непонятной или сложной ситуации Макс привык обращаться к Деду. Не то чтобы тот мог по-настоящему чем-то помочь, но от его ненавязчивого внимания, брошенных вскользь советов, даже от молчания – становилось легче и как-то прояснялось в голове. Собственно, дедушкой он Максу не приходился, да и, вообще, родственником. Но все звали его Дедом, так уж повелось. Его настоящее имя забылось с годами. В городе его считали безобидным чудаком, одержимым странными мыслями, и даже подсмеивались за спиной. И в то же время – любили.

Жил Дед в двух кварталах от дома Макса Элиана, в маленькой, заваленной всяким старым хламом квартирке.

- Ну, - встретил он гостя привычным междометием. – Чай? Кофе? Минералка? Пиво?

- Э... – Макс с трудом пробрался по заставленному чемоданами коридору на крошечную кухню. – Мне бы воды, - попросил он, и хозяин квартиры налил ему стакан воды из-под крана.

- Ну, что скажешь?

Макс присел к столу и рассказал все. Под конец не выдержал – заплакал.

- Все ясно, - подытожил Дед с каким-то мрачным удовлетворением. – Ясно, как день.

- Только не начинай опять про чипы, - попросил Макс, хлюпая носом.

- Именно про них я и буду говорить, - строго сказал Дед. – Ты никогда меня не слушал. И никто не слушает. А ведь я говорю правду. Мы все чипированы с младенчества. Как, по-твоему, через нас прокачивают рекламу?

- Транслируют в эфир.

- Что такое эфир?

Макс неловко пожал плечами. Он никогда об этом не задумывался.

- Каким образом мы выходим в чаты? Они как будто всплывают в воздухе, правда? Как это происходит?

- Лазер? Голограмма? Не знаю, - признался Макс. – Я художник и ничего не смыслю в технике.

- А я знаю. Это дополненная виртуальная реальность. Окна чатов возникают у нас в голове, не в физическом мире.

Старый чудак явно сел на своего любимого конька. Даже усы растопорщились.

- Ладно, - устало вздохнул Макс. – И что же случилось со мной?

- Сначала спроси себя, почему ты не можешь «видеть» собственные картины. Когда другие видят. Но можешь их создавать.

- И почему?

Дед довольно улыбнулся.

- Вот это правильный вопрос, мальчик. А ответ прост. У твоего чипа изначально сбиты настройки. Иными словами – он бракованный.

- Но...

- А твой так называемый люмосинтез – это интерференция. Взаимодействие чипа со световыми узорами. Оно порождает галлюцинации. Но у тебя оно получается другим. Не как у обычных людей.

«Чепуха», - уже хотел привычно отмахнутья Макс, но так и застыл с открытым ртом. В голове у него словно включился свет.

Он как-то сразу понял: безумные речи старика – вовсе не бред, не теория заговора, не паранойя. Это – правда. А значит...

- А теперь настройки сбились еще больше? Я утратил способность чувствовать узоры? Поэтому последняя картина...

Дед кивнул. А Макс проглотил самый последний – и главный вопрос: «Что же мне теперь делать?», потому что и так понятно, сделать ничего нельзя. Обратиться к врачу? Но к какому? Существование чипов официально не признавалось.

Он не помнил, как добрался до дома. Сел, включил рабочую панель и вызвал на экран последнюю картину. Конечно, можно «разморозить» ее и попытаться исправить. Но если Дед прав – а он прав – ничего не получится. Его хваленая интуиция пропала, испарилась, будто ее и не было никогда. Не проще ли заплатить неустойку, а на оставшие деньги открыть свое дело – какой-нибудь маленький бизнес. Только чтобы хватало на жизнь. Но ведь он не умеет. Плечи Макса поникли. Он художник, а не бизнесмен. Да нет. Какой он художник? Просто урод. Его так называемый талант – производственный брак. Он... Мысли прервались. Его взгляд упал на картину.

- О, Господи, - выдохнул Макс. – Боже! Нет!

Световые линии вдруг зашевелились, сложились в новый узор – и картина ожила. Он увидел морской берег. Нет, он словно провалился в другое измерение и теперь сам стоял на морском берегу. Перед ним – сколько хватало взгляда, до туманного горизонта – простиралась ярко-синяя водная гладь. Слегка волнистая, ослепительно сверкающая мелкими барашками. И кораблик – вернее, лодка под парусом – приближался к скалам, черным, хищным, словно вылезшие из воды морские чудовища. Еще секунда – и его разнесет в щепки. Приближался и приближался, и застывал в полуметре от катастрофы. Все-таки это была картина, остановленный кадр.

Макс даже вытянул руки, желая удержать крохотное суденышко, уберечь, но куда там. Он ничего не мог изменить, только смотреть, как крошечный кораблик его мечты несется к неминуемой гибели. Созерцать странный и удивительный мир, сотворенный им самим, рожденный из небытия. Так вот, оказывается, что чувствовали зрители, глядя на его «шедевры». Вот чего он долгое время был лишен.

Он ощущал горячий песок под ногами и дыхание соленого ветра. Солнце пекло макушку. Йодистый запах водорослей щекотал ноздри.

«Мой кораблик налетел на скалы, - с грустью подумал Макс. – Мне больше нечего предложить людям. Теперь мое искусство – только для меня самого... Но, Боже мой, как же оно прекрасно!»

Он сидел, бледный и растерянный, вцепившись побелевшими пальцами в консоль, не в силах отвести взгляд от живого чуда.