Рисунок автора.

Трудно предположить, что всё мировое сообщество так абсолютно ошибалось по поводу преисподней и сатаны. Про себя бесы называют это страстями в зеркальном отражении. Нормальные люди, как правило, не знают ничего такого, хотя бы по окончании трёх вузов. А чертям известно даже без высшего образования. Они ведают то, что не знают другие. А мне остаётся только посмотреть на них с другой колокольни и выявить полезную действительность с помощью волшебного пера, обращая зло в добро. А вдруг так и есть на самом деле?

– Была бы ты человеком, Эйда, не преминул бы возможностью ухлёстывать за таким прелестным созданием. – сказал Иван, переминаясь с ноги на ногу и поглядывая, на сверкающие в рыжих волосах рожки.
– Очаровывать моя профессия, – усмехнулась секретарша адовой приёмной. – Не пора ли приодеться, мистер в трусах? И кто только догадался выписать наглого туриста из мира людей?
– Как кто? Почтальон с рогами через кепи мне в морду пьяную вместо опохмелья путёвку сунул на круиз по Аду. Где так и так, не соизволите ли посетить, не соблаговолите ли лицезреть, и чё-то там ещё, с проставленными печатями и подписью золотом – Люцифер.
– Дьявол… Тьфу! Но поскольку я гид, то… В общем ничему не удивляйся, тут много исторических личностей обитает: кто в гостях, а кто по принуждению, есть и шпионы. Займусь тобой, но ко мне должен прийти ухажёр очередной. Шлют и шлют кого ни попадя, – сказала Эйда, подойдя к Ивану, и прошлась копытцем по его волосам, – Мужик… Настоящий…
– Всех чертей через коромысло! – пронеслось у туриста в голове, – как такое быть может?
– Может, Ваня, может, – подмигнула томно чертовка, проведя языком по пухленьким губкам, сверкая глазёнками сквозь шикарные линзы над удивительным пятачком.
– Обожду, коли так. Кто хоть такой, ухажёр-то?
– Упадёшь… Жан-Жак Руссо!
– Ни фига себе! Великого революционера пригрела на груди своей? Из ваших небось?
– Этот да.
– Мутил народ, провоцируя на выявлении дрянных личностей?
– Ого! Да ты подкован! Гляди, чё деется! Ведь прав же, вне сомнений! Революция притягивает к себе словно магнит все больные элементы общества, тем самым облегчая деятельность чертей. После каждой дрянной революции следуют обычные чистки, где происходит уничтожение друг друга среди организаторов. Сами себя чистить начинают нам же в облегчение. Очень скоро каждый садист идёт с красивым подарочным пистолетом убивать сподвижника мазохиста, мутящего по-прежнему свой народ. Бунтари после свары глотки перегрызают друг другу за власть. К нам тогда толпами идут.
– Мне как-то, это… ты прости. Не очень хочется с ним разговаривать, раз он ваш шпион.
– Да ты что, Ванечка? Это твой товарищ в индивидуалистическом стремлении уйти лично от настоящего дерьма в мир собственных иллюзий и фантазий. У вас одинаковые с ним мечтания: залить глотку горячительным пойлом, дабы отгородиться от пошлого государства, возвратиться к природе и уединённому образу счастливой деревенской жизни.

Иван задумался, но быстро собрался с силами, поскольку совсем недавно размышлял над вопросами, касающихся Французской революции, и вступил в дискуссию с такой серьёзной силой, что сам от себя не ожидал:
– О-о-о! Руссо страстный говорильщик за социальную справедливость. Руссо с таким упоением создал культ нового романтического бунтарства, что уж очень хотелось ему искренне верить. Что и делала фанатично нашенская императрица Екатерина, переписываясь с обыкновенным оборотнем, принимая его за второго Христа. Ведь Руссо часто обманывал и предавал своих друзей, подбивая других, он делал ровно наоборот. В своей жизни известный философ и знатный педагог нарожал пять детей и распределил их по приютам, но впоследствии даже знать о них не хотел.
– Ух ты! – подняла вверх выщипанные бровки Эйда. – Каков проныра! Слушай ещё: кроме того, Руссо, не знаю, как сейчас, но страдал болезнью психической, если перевести на народный язык: снимал штаны и показывал детям свои причандалы, за что был бит ногами неоднократно. Вот вам ещё один пример истинных революционеров. Кстати, для меня это тоже слишком, потому чёрт Руссо и отталкивает. Но вся штука в том, что настоящие бунтари являются абсолютными профи, но это не простые люди. Это особая категория – бесы. Да-да, за ними следуют другие люди с проявившимися комплексами и сами превращаются в какую угодно мерзость человеческую.
– Да уж… в это точно трудно поверить.
– Трудно.

Эйда поправила причёску, мило улыбнулась и направилась к стене, приподняв очаровательный хвостик:
– Ты, это… Спрячься в шкаф, а мне надо красоту навести.
– Кккуда?
– Шкаф не простой. Там комната откроется и блюдо из раков в соусе в ожидание. Сама приготовила. На столике стоит… Кстати, для мужиков пища та, что надо! В баре выберешь напитки, а когда этот субъект насладится обществом со мной, то выйдешь, как ни в чём не бывало. Именно в шкафу, Ваня, он тебя не почувствует, там экран специальный стоит. Наслаждайся!

Чертовка немедля скрылась в стене, а Иван зашёл в шкаф и оказался в просторной комнате. Недолго думая, он открыл небольшой бар и достал бутылку с водкой. Именно она привлекла его внимание потому, что на ней была приметная этикетка, на которой было написано: три рубля шестьдесят две копейки. Он взялся за язычок пробки и с таким наслаждением потянул в сторону, что словами не передать. Тут надобно всё это дело прочувствовать. Выпив стопку, крякнув для приличия, Ваня стал усиленно нажимать на раков. Только успел вторую стопку опрокинуть, как услышал посторонний звук, доносящийся со стороны шкафа.

Он тихонечко приоткрыл дверцу, дабы хоть одним глазком увидеть то, что в комнате происходит. Ничего обычного… Какое там ничего? Когда это вам, к примеру, пришлось бы свидеться с самим Жан-Жаком Руссо: живым, молодым, в расцвете сил? В белом шикарном парике, из тех далёких времен, он в одной руке держал цветы, а в другой большую круглую коробку с тортом, аккуратно перевязанную красным бантом, символом большой любви к тому, к кому предназначалось сие чудное лакомство. К тому же, как выяснилось потом, на шикарной розе из удивительного крема лежало очаровательного вида кольцо с огромным бриллиантом. Положив на стол цветы и торт, он, оглядевшись по сторонам, прошёл в ванную комнату, по пути нашёптывая:
– Надо её пригласить для начала к себе, не торопить… Пусть созреет красотка. А там уж…

Никто не знает, какие тараканы забегали у Вани в голове, но он, паршивец, решился на злостный поступок. Мгновенно выскочив из шкафа, он схватил со стола первый попавшийся листок бумаги и карандаш. В долю секунды он нарисовал мужское достоинство в красочной форме во весь лист и стал развязывать бант. Ваня огляделся: никого не было.
– Что ж, пригласи, – приговаривал он с непонятным для самого себя чувством, – угости её тортиком сладеньким, эксгибиционист чёртов!

Иван, положив на чудную красную розу свой похабный рисунок, крышкой торт накрыл и ленту с бантом поправил. Влез турист обратно в шкаф, затаился… Чего уж там, сбегал к ракам, да стопочку пару раз обновил, вернувшись скоро на позицию. Пять минут, десять, раз – шаги… "Ах, мать моя!" - слышит, Эйда вернулась.
– Вы, чудо чудное моё! – распинался философ и педагог, – любовь моя безмерна к вам!
– Ах, какие прелестные лилии! – воскликнула Эйда возбуждённо. Да как же так-то, да где ж вы их тут раздобыли? Аж целый ворох! Ведь они… ведь они дороже всего на свете! Признаться, я о вас была другого мнения и, наверное, неправа.
– Моя любовь чиста, – опустился Жан-Жак на одно колено, – тому прямое доказательство. Вы только за ленточку дёрнете и крышку поднимите, чтоб до конца прочувствовать, сколь велико моё к вам чувство нежное.

И Эйда крышку резво подняла…
– Негодяй, мерзавец и пошляк! – восклицала, рыдая. – Презренны вы! Прощайте навсегда! – и… хрясь по революционной морде букетом, за ним копытом следом!

Напомаженный парик съехал набок, а Эйда умудрилась куском торта заехать в глаз Руссо с размаха. Ещё минута и горемыка был вышвырнут вон из девичьих апартаментов.

Ванька выкатился кубарем с таким ржанием от своей невинной, как он думал, проделки, что стены содрогнулись все. А Эйда недоумённо взглянула на него и вдруг… Тоже закатилась азартным смехом!
– Это кто? Ты? Расправился с самим Жан-Жаком?
– Нее… Пушкин!
– Пошли в шкаф немедля! Не дай это, того самого, начальство через потолок заглянет. Нам тогда несдобровать.

Каких-то пятнадцать минут прошло. Глядит Иван, а чертиха, как бы невзначай, ресничкой томно подмигнула, кивнула в сторону премиленькой головкой да так, что у Вани башня загудела сразу. Вроде даже трезветь вдруг начал, мол, на кой чёрт эта зараза так себя ведёт да выкаблучивается. А Эйда, чудная молодка, сексуальною походкой прошлась, дефилируя хвостиком спонтанно, выделывая эротические фигуры ртом чертовским:
– Выпей, милый, не тушись… – и на брудершафт стала предлагать, протягивая рюмку полную горячительной жидкости: – Смелее, Ваня!

А Ванька, не веря собственным глазам, не успевал ловить мысли, вылетающие из пьяных мозговых извилин:
– Что ж такое? Свои уста подставить зверю, чё ли?

Но руку всё же протянул и одним глотком опустошил посудину, подмигивая Эйде.
– Ну вот и всё, а ты боялся, – улыбалась смазливо она.

А Иван… А что Иван? Мысли просветлели сразу, мол, зря напился да хватит пить! Но кто-то за него, его же ртом проговорил в небо, если бы оно было, внятно, чётко, громко и бесповоротно:
– Не бывает страшной тётки, бывает пива мало с водкой.

Отдалась ему Эйда без стыда, не по девичьи, а со всем пылом женщины в облике человеческом, уставшей ждать. С тех пор у них и повелось: любились они ночами осторожными, и другие черти про то ничегошеньки не знали.