Литгалактика Литгалактика
Вход / Регистрация
л
е
в
а
я

к
о
л
о
н
к
а
 
  Центр управления полётами
Проза
[ свернуть / развернуть всё ]
Небывальщина   (Marita)    
Васька спит, а во сне его – мыши скребутся. Серы. Васька рыжий, как кот, только вовсе мышей не гоняет. Сон сморил, опрокинул на лавку.

…Шуршат. Беспокоят собой половицы. Васька спит, и мышей не считает. Сон течет, как вода в решето, бесконечны тягучие воды. Васька спит, а потом просыпается. Враз открывает глаза.

– Дурной, – говорит Василиса. Смеется. – Кто спит, когда солнце гуляет? Бездельник! – она говорит, и берет его за ухо. – Встал? Помогай!

Печь пыхтит, печь стрекочет дровами. Черны уголья. Ваське блазнится – мыши. Просочились сквозь сон и шалят у печи. Василисе мешают.

Он берет помело. Послесоние вязко.

– Уголь выпал из печи – к гостям, – говорит Василиса. – И кого к нам притащит нелегкая?

…Взрослая. Красный убрус, сарафан. Строго смотрит на Ваську. Сестра.

Васька рыжий и глупый. Васька ждет, что она еще скажет. Василиса молчит.

Мыши робко играют в подпечье, скребут тишину.

Все сильней и сильней…

Тишина рассыпается стуком.

Сон исчез, будто не было вовсе. Или был, только снился не Ваське. Так случается. Васька привычен.

– Гляну, кто там пришел! – говорит.

Василиса кивает. Тугая коса, и глаза ее зелены. Взрослая. Васька робеет пред ней.

Дверь тяжелая, скриплая. Блеет тонко, и голос ее проржавел. За порогом – кудлатая тень. Тень лежит на траве, распростерлась по каждой травинке. Хозяин ее невысок. С бородою, клюкой и котомкой. Улыбается Ваське.

– Водички бы вынес, малец! – говорит. – Притомился, и пить страсть как хочется.

Васька бежит за ковшом.

– Угощайтесь!

Вода бесконечна, как сон, тот, что снится не Ваське. Во сне – ковш, прильнувший к рукам, и старик на пороге, и черный, сорочиный глаз старика, что косится на Ваську.

– Спасибо, – роняет старик. – Бог вам в помощь.

И сон продолжается. Долог. Недобр.

В этом сне – отчего-то кричит Василиса. Сидит, прислонившись к печи, и отчаянно воет. И слезы текут по щекам.

– Огонь, – говорит она, – пламень чудесный. Повсюду огонь!

Сон глубок, как колодец. Васька хочет проснуться, но сон не пускает его.

– Справная девка. Давно занедужила? – камнем роняет старик. И идет, подгоняя собою ленивую тень.

И идет за порог.

Васька мал. Память Васьки – острее иглы.

– Да на Пасху еще, – говорит. – После службы… пришла и заблажила, мол, видит красный огонь, и огонь ее жалит…

…бормочет в печи, надгрызая поленья. Печь дышит теплом. Василиса скулит, закрываясь руками.

– Ты что? – отвечает ей Васька. – Ты что? Посмотри на меня!

– Огонь, – Василиса глядит сквозь него. – Се – огонь окаянный.

И плачет. И Васька ревет вместе с ней.

А потом все становится прежним. Как сон, что уйдет на рассвете, стечет, как вода в решето, позабудется в памяти.

– Ай! – кричит Василиса. – Пирог подгорит!

И встает. И хватает ухват. И кидается к печке.

– Вы б – с нами за стол, – говорит старику, – не побрезгуйте.

Взрослая. Красная лента в косе… как огонь. Бесконечно горящее пламя.

– Добро, – отвечает старик.

***

Лучина чадит. Свет ее – тихий, мерклый, слабеющий. Тьма вокруг, обступает, теснит. Налипает на веки, и хочется спать. Васька дремлет. Набитый живот. Сытость и темнота.

– Почему? – говорит Василиса. – За что?

Тьма стоит за плечом ее. Черная, как уголья, дышит духом печным.

Спать. Укутаться тьмой. Занырнуть с головою в нее.

– Синь-река, – отвечает старик, – перекатами полная Сухона. Пенится, плещет, играет. Корабль плывет по реке. Видишь? – он говорит, и поводит рукой.

Васька дремлет. На белой стене – черный, важный корабль. Плывет, колыхаясь в волнах. Полный тьмы, и железа, и страха.

– Новгородцы, – смеется старик, – их несет беспокойная Сухона. Ветер бьет в паруса. Чайки тянутся следом. Видишь?

Тени ползут по стене. Злой корабль и юркие чайки. Крича, пролетают над ним. Васька дремлет. Во сне – он стоит на носу корабля. Ждет, большой, бородатый и сильный. Солнцем залитый берег. Яркий город – на нем.

– Се – Великий Устюг, – и старик умолкает.

Волны плещут в корму. Подплывает корабль. Васька щурится – солнце остро.

– Устюжане! – кричит он, и крик его ветром разносится Сухоной. – Откуп нам отдавайте! Иначе возьмем на копье!

И грохочет раскатистым смехом.

Велик белокаменный город. Крепки его стены. Обильный богатствами Устюг… К чему несговорчивость? Ваське сего не понять.

– Так было, – старик говорит, и слова его – камень. – Решили пограбить у стен. Там… была одна церковь…

И вновь замолкает.

Холодные тени тяжки.

…Васька тащит икону. Она – точно воск, точно пламень. Трещит под руками огонь, занимается жар. Васька потный и злой. Васька – к лодке бегом.

– Вот, – плюется, – тяжелая. Что за морока!

Кричат очумелые чайки. Волна – бьется яростна, гневна. А лодка – как якорь в песке. Неподвижна. Хохочут кругом. Васька – в лодке с иконой. Ярка, золотится окладом. Огонь непрестанный.

Старик – рядом с ним, тоже в латах и шлеме.

– Свяжи ее убрусом, – он говорит, – и тогда поплывешь. Полонянин несвязанный – в плен не потащится.

Глаз его черен, лукав.

Васька жмется к корме, на икону – со страхом.

Смешки.

– Я – боюсь? Да ничуточки!

Плат в руках его. Плат Василисы. Горящий огнем. Красный, памятный. Васька теснит им икону.

– Вот тебе!

Лодка летит по волнам. Необъятная Сухона. Ближе корабль, все ближе…

– Огонь! – блажит Васька. – Огонь на руках моих… Друже… спасите…

И тьма накрывает его. Изнуряет, слепит. Васька воет. Огонь пред глазами неистовый.

– Вот так, – отвечает старик, – так и было.

Холодная, мертвая тьма.

– И велел новгородский владыка икону вернуть. И прощенья просить у нее – осквернителям… – так говорит, и глаза его темны. – Се – давнее дело. Забыто… и Васька забыл. Только вот средь потомков его, с той поры – вспоминается. К Пасхе.

И смотрит на Ваську. И ждет.

– Не простила, видать… – шепчет Васька.

Гремучая, черная тьма.

– Не простила, – кивает старик, и встает, и скрипят половицы. – Бог в помощь. Пойду я, пожалуй. За стол – благодарствую.

Тень вырастает за ним.

– А… она… – говорит ему Васька, и жмурится. Мокры глаза. – Василиса, то бишь… подмогните нам, дедушка…

Жалок.

– А чем подмогнуть? – суровеет старик. – Этот убрус не я завязал. И развязывать – тоже не мне. Хотя… есть один способ. Да только тебе не понравится.

Шепчет, склонившись над Васькой.

Слова – уголья раскаленные.

Ярый огонь несмолкающий.

Сухона плещет волной, и горьки ее воды зеленые.

– Нет! – кричит ему Васька. – За что?

И молчит, рот ладонью прикрыв. И глядит на лучину чадящую.

***

Непогодится. Дождь, тихий, мелкий, нудящий – сеют тучи за серым окном. Небо жмется к земле. Холода уже близко.

Васька ждет холодов.

– К Рождеству все наладится, – мать говорит, и глаза ее кротки, – так поп обещал. Отмолить мою доченьку…

Всхлип.

Дождь стекает по крыше. Недобрая, стылая хмарь. Сквозь нее – прорываются звуки. Тонки, будто нить. Заплетаются, рвутся.

Тонки.

– Гляди-тко – петух закричал! – говорит Василиса. – Вострит голосок.

Прялку – в сторону. Смотрит на мать.

– Не, наш будет звончее, – нахмурилась. Черная бровь под платком. – Этот хрипатый какой-то…

…В курятнике – сухо и сено. В курятнике – пыль. Бьют встревожено крылья. Пестры.

Васька встал на пороге. И – черное, быстрое, злое бросается в грудь. Оглушительно квохчет.

– Чернушка! Ты что разбуянилась? Что ты…

Чернушка в руках его, перья ее – как ножи. Желтый глаз беспокоен.

– Ко-ко… кукареку! – и смотрит на Ваську задиристо. Желтый, сверкающий глаз. – Ко-ко, ко-ко-ко!

Грохочет за стенами. Мается гром. Дождь смелеет и крепнет. И Васька бредет через двор, и в руках его – черная курица.

– Вот, – говорит он, и взглядом – на мать, – вот она и кричала.

Несчастная мокрая курица.

– Сглазил! – ахает мать. – Сглазил тот ворожей нашу курицу! Нонче – только ушел – прусаки все повывелись… куры запели… Ахти, быть покойнику в доме! А ты, – тычет пальцем на Ваську, – куда ты смотрел? Зачем в избу пустил? Зачем вынес попить?

Гром бьет, будто колет дрова над избою. Раскатисто лупит по крыше.

– Огонь… – шепчет вдруг Василиса. – Ой, лишечко… красный огонь!

Хрипит.

И хрипит.

И белы ее губы.

Придут холода…

– Так ведь… дед этот… он мне сказал… – Васька давится словом. Черство, точно корка. Прилипло к гортани. – Мамка, он…

Холода подступают все ближе.

– Огонь… – говорит Василиса. – Как жжется-то… Ой, моя смертынька…

Тянет убрус с головы.

– Чего смотришь? Сестра помирает, охальник! – заходится мать.

Гром рычит, как медведь. Тяжко стонет над крышей.

– Ко-ко… кукареку! – Чернушка роняет перо.

Оно падает.

Падает.

Черно, как сажа в печи.

И остро.

– Раскровянила руку… поди ж… – Васька ежится.

Холод течет по избе.

– Чего ждешь-то? – кричит ему мать. – Нож бери, и во двор!

И во двор.

– Ко-ко-ко… – причитает Чернушка. – Ко-ко, кукареку!

Безумствует гром.

Васька мокр. Нож в руках его скользок.

– Прости, – говорит он Чернушке.

И режет ножом ее шею.

***

На Покров выпал снег, осторожный и сонный. Холода торопились. Как белый огонь – по траве. Дотлевающий пепел. Сгорает Покров, миг – и что остается?

…Танцуют. Грохочет изба, перебор балалайки. Капризница, то замолчит, то зальется.

Танцуют. Царит балалайка, жар-птица из Васькиных снов. Прошлой ночью – явилась, плыла над избой, точно месяц, кровавым пером прикоснулась к избе. И изба – занялась, и взошло непомерное пламя. Над лесом, под мертвой луной, белым-бело – взошло.

Васька помнит – к беде. И забыть не случится. И ждет.

…Василиса танцует. Коса, сарафан. Слишком взрослая, слишком красивая.

Ждет.

Балалайка смешлива и звонка. Как снег, осыпаются звуки. Бело за окном. Догорает Покров без следа.

– Как зовут тебя, девица? Может, попляшешь со мной?

Бледный, тихий Покров. Холода наступили. По первому снегу – пойдем? Оттанцуем?

…Рубаха – огонь. Он стоит с Василисой, и Васька не знает его. Тало в памяти, пусто.

– Может, нет, ну а может – и да. Покажи, что умеешь!

Смеется.

Щерит зубы и тот, в красной, жгучей рубахе. Берет ее за руку.

Черен Покров. Урезается день, полуночная тьма – входит в силу. Васька знает – к неладу. В обман не введешь.

…И танцуют. И тени скользят по стене. И легка Василисина тень. А вторая – рогата. Прищурится Васька – рога пропадут. Прямо смотрит – являются.

– Эгей! Шел бы ты… – говорит тогда Васька. И толкает того, что в кровавой рубахе. И бьет кулаком по плечу. – Шел бы ты куда дальше, варнак!

Снег покровский недолог.

– Ахти! – говорит Василиса. – Не стану с тобой танцевать. Ногу мне отдавил…

И кривится. И в слезы.

– И-и, будто копытом наехавши! Тяжко!

И смотрит. Глядит на того, в жаркой, красной рубахе.

Огонь по избе. Запах серы. Молчит балалайка.

– Исчез! – изумляется Васька. – Истаял варнак. С дымом вышел.

…Следы от копыт. Уголья.

Холода заблудились покровские.

– Красный, ярый огонь… – говорит Василиса. – Ой, жжется! Ой, Васенька, милый, спаси!

И на пол оседает бездыханна.

***

К Рождеству – небо черно, и звонкие звезды на нем. И одна из них – бледно встает над избой, и томит, разгорается знатно.

Васька шепчет звезде:

– Обожди, я иду.

И идет – по хрустящему снегу, сквозь сугробы и мертвую тьму, к колокольной, нарядной, неспящей полуночной церкви.

Идет, и звезда в небесах путеводная.

Ночь забирает шаги.

Померещится дивное – волчья зубастая пасть, рык медвежий… ночь колядует, зовет. Заморочит, обманет, запутает…

Васька верит звезде.

Он идет, и под сердцем, за пазухой – красный убрус. Жжет, огнем раскаленным.

Василисин убрус.

– Вот он я, – говорит, и церковная дверь отворяется. Желто, светло. – Я пришел. Ничего не боюсь, – говорит, и дрожат его руки.

И убрус на руках его светится.

– Мне, – говорит он иконе, – отдай ее хворь. Я все сдюжу. Я сильный. Я буду терпеть. И помилуй ее, Василису. Прости, – говорит, и встает на колени с убрусом.

И жар окружает его, мертвый, красный огонь нестерпимый.

И сквозь жар – видит реку, течет полноводная Сухона. И себя на корме. И икону, ту самую, светом объятую белым. И рядом – старик.

– Вишь ты… решился, – смеется, и глаз его черен, лукав.

И воды нисходят с небес, разливается Сухона. Льется и льется на Ваську, и жар утишает его.

Он вновь пред иконою. Мокрый до нитки. Здоров.

– Значит, все же простила…

Икона молчит.

– Отчего бы и нет, – отвечает старик. В черной шапке овечьей – стоит на пороге. И смотрит. Глядит на икону в упор. – Чего в Рождество не случается…

И исчезает в ночи.

________________________________________________________________________________

* Убрус – старинный женский головной убор.

* Варнак – разбойник, каторжник.

* Покров – праздник Покрова Пресвятой Богородицы, отмечается 14 октября.

* В рассказе используются вологодские народные приметы и предания. Одно из них – о войне новгородцев с устюжанами и иконе Богородицы, покаравшей новгородцев за свое похищение из храма Великого Устюга.
Опубликовано: 27/05/22, 13:34 | mod 06/06/22, 21:31 | Просмотров: 328 | Комментариев: 18
Загрузка...
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
[ Регистрация | Вход ]
Все комментарии (18):   

Перечитал.
Очень нравится!
Инна, вы безусловно талант!
D_Grossteniente_Okku   (08/07/22 16:36)    

Приятно это слышать!  smile
Marita   (08/07/22 17:13)    

Очень красиво обыграна легенда, и язык соответствует - богатый, самобытный!
Нравится.)
Марина_Юнг   (16/06/22 21:33)    

Само название - постаралась тоже сделать аутентичным. В этих краях любят рассказывать бывальщину... а у меня вот случилась небывальщина.
Marita   (16/06/22 23:54)    

Марiта, здесь явно обыгрываются фольклорные мотивы, брат и сестра с одним именем на двоих, проклатие иконы... Старик-странник... И повествование течёт, будто речка.
Большое спасибо!
с уважением, Денис.
D_Grossteniente_Okku   (16/06/22 18:51)    

Да, это по мотивам одной древней легенды русского Севера... Только я придумала ей счастливый конец.  smile
Marita   (16/06/22 19:00)    

Я вообще охоча до народного говора, ведь это - настоящий кладезь народной мудрости. Нужно его сохранять обязательно! Литературный язык - это отлично, но он представляется мне гладким, выхолощенным, что ли. Народный - живой, яркий, образный. Вы просто сами не знаете, какая Вы умница, что пишете с народным колоритом. hands 
С добром, Ольга
Ольга-Клен   (16/06/22 15:37)    

О, это написалось по мотивам похода в этнопарк "Богословка". С северными русскими храмами, купеческим домом, бытом крестьян, который в этом парке был представлен. Вдохновилась... Как же это все было здорово!
Marita   (16/06/22 16:22)    

Поэтическое сказание, поэма.
Мне понравилось, Марита.
Интересно, в одной семье: брат и сестра практически одним именем названы.
Милана_Секоненко   (04/06/22 17:41)    

Причем имена совпадают с именами их предков, того периода, когда произошла та история с иконой...
Marita   (04/06/22 18:10)    

Читается не как проза, а как стихи. Само формирование мыслей, недосказанность, укороченные строки и рефрены - всё это помогает воспринимать повествование как поэтическую речь) Удивительно читать)
Виктория_Соловьёва   (29/05/22 13:05)    

Сказания, вологодская небывальщина - ее только так и писать!  smile
Marita   (29/05/22 13:09)    

Интересно, Вам хорошо удалось воссоздать атмосферу времени... Жутковато... кара иконы Богородицы за её похищение из храма... Очень понравилось)
Alisiya   (28/05/22 11:23)    

Реальный случай, как я понимаю. В 15 веке была война между новгородцами и устюжанами, новгородцы периодически приплывали пограбить Великий Устюг...
Marita   (28/05/22 11:32)    

Марита, как красиво и необычно Вы пишете! Каждое слово - вкусное!
Туранга   (27/05/22 17:48)    

Стараюсь! Это ж моя любимая тема!
Marita   (27/05/22 21:21)    

Оюшки. Впечатлена... Да. Прочла, как фильм посмотрела. И стиль изложения, будто сценарий пишется. Интересно, жутковато. Но не оторваться. Атмосферная миниатюра. Понравилась.
А пламень чудодейственный. Или как у Вас - чудейственный?
Гелия   (27/05/22 14:40)    

Страшилки - мое все!  smile  Спасибо за пойманную очепятку, сейчас подправлю!
Marita   (27/05/22 14:46)