Торговца Ярик заметил сразу. Крупный, одетый в дорогое кашемировое пальто мужчина стоял на подъездной дорожке и, запрокинув голову, смотрел на окна четвертого или пятого этажа. Его темные волосы, чуть присыпанные белизной, казались, как зимний газон – слегка заснеженными, морозными и колючими. А меховой воротник напоминал свернувшуюся кольцом спящую куницу, тоже заиндеведую, как будто припорошенную мелкой белой крупой. Странная зима в этом году. Сухой, кусачий мороз и беззащитные растения, не укрытые снегом. И человек у подъезда – странный.
Мальчик остановился, не дойдя до чужака десяток шагов, и принялся вытирать кроссовок о мерзлую траву. Типа в кашемировом пальто в городке знали все. Без малого два года назад – в такой же, как этот, хмурый январский день – он появился словно ниоткуда с карманами, полными денег, и с тех пор бродил по улицам, заключая с людьми безумные сделки. Никто из горожан понятия не имел, где он ночевал, под чьей крышей жил. Торговца считали богатым чудаком. Возможно, сумасшедшим. Но он держался спокойно, вел себя вежливо и платил горожанам огромные суммы за сущие безделицы – старые, ломаные и бесполезные, а то и вовсе не существующие вещи. Мог, например, подойти к первому встречному и предложить ему: «А не продадите ли вы мне, любезный, портрет своего отца?». И тут же извлекал из-за пазухи толстую пачку банкнот. Прохожий терялся, не понимая, о каком портрете речь, но кто же откажется от дармового богатства?
В другой раз Торговец скажет: «Я куплю у вас ключ от бабушкиного комода, если не возражаете». «А проку в том комоде? - подумает изумленный горожанин. – Да что там, вообще, всякий хлам... Его уж лет сто как ни разу не открывали. Да и ключ давно потерян». Но Торговцу как будто и не нужны были сами предметы – и все, что он хотел, это услышать короткое «да», и тут же на месте расплачивался, одаряя счастливчика щедрой рукой.
«Отдай мне свое свадебное платье, - улыбался он пухлощекой малышке, чья мама на пару минут отошла за мороженым, - а я куплю тебе вон ту прекрасную куклу!»
«Продайте мне моторную лодку», - просил очередного баловня судьбы. Какая лодка, откуда? В городе, где ни реки, ни озера поблизости нет, а до ближайшего моря – тысячи километров? Да забирайте, ради Бога, усмехался довольный продавец. И что-то происходило – тайное и неприметное для посторонних. Словно золотые смешинки угасали в глазах человека, а призрачная лодка облачком таяла в воздухе над его головой.
- Мальчик, - произнес чужак с таким выражением, будто хотел сказать: я-то знаю, как тебя зовут и что тебе нужно. Я, вообще, все про тебя знаю. Но не покажу вида. Пусть это останется между нами.
Ярик осторожно приблизился. Он не доверял Торговцу, но не по какой-то особой причине, а просто – на нюх. Хотя пахло от того дорогим одеколоном, а улыбка – пусть и прохладная – казалась тем не менее вполне искренней. Взгляд? Обычный. Глаза тусклые, как старые медяки. Походка уверенная, точно у человека, привыкшего всюду чувствовать себя дома. А голос – вкрадчивый, то ласкает и обволакивает, то словно читает заклинание. То змеей вползает в уши. То гремит в голове раскатами, как гром. Никуда не деться от такого голоса. И не захочешь – а согласишься на все, что он только ни попросит.
- Ма-а-альчик, - позвал Торговец. – Подойди ближе, не бойся.
Ярик глядел на него исподлобья, как испуганный воробей, готовый в любой момент встрепенуться и унестись прочь. Он бы так и сделал, ни секунды не раздумывая. Но ему были очень нужны деньги. Очень. Без денег, понимал Ярик, не спасти маму.
«Я все тебе отдам, - прошептал мальчик, сам не понимая, к кому обращается, но почему-то посмотрел вверх, туда, где тусклое зимнее солнце зябко куталось в белесую муть. – Отдам... как только мама поправится. Все, до последней копеечки... Мне ничего от него не надо».
Он видел белое небо, полное морозного тумана, и на фоне стылых, бесцветных облаков – черные деревья, продрогшие на ледяном ветру. Все скучное, черно-белое, лишенное живых красок. Иногда казалось, что кто-то проклял их городок. Легкие деньги не принесли его жителям счастья. Да, сперва горожане принарядились, купили себе хорошие машины и дорогие гаджеты, застеклили балконы. Ярик помнил, как радовалась его мама, расставляя на столе баночки с икрой и всяческими консервами, соленьями и вареньями, и разворачивая свертки с разными невероятными вкусностями. Деликатесы, которые мальчик не пробовал никогда в жизни, теперь можно было есть на завтрак, на обед и на ужин. И еще оставалось, чтобы унести тайком из дома и угостить бродячих котов. А сколько подарков мама накупила Ярику! Она даже записала его на курсы английского. Обещала сыну настоящий велосипед! И собиралась сделать ремонт в его комнате.
Но до ремонта дело так и не дошло, потому что мама вдруг ни с того ни с сего начала тосковать, чахнуть, бледнеть. Все чаще она останавливалась посреди комнаты, растерянно потирая лоб. «Я как будто что-то забыла, - жаловалась она сыну. – Что-то очень важное». И Ярик, как ни старался, ничем не мог ей помочь, да и вообще не понимал, что происходит. Потом мама запила... Их когда-то аккуратная, уютная квартирка превратилась в свинарник, стойло, вертеп. В нечто непотребное и мало пригодное для жилья. Она больше не была Ярику домом. И мама с каждым днем все меньше походила на его любимую, добрую и заботливую мамочку. Что продала она Торговцу? Этого мальчик так и не сумел выяснить. От его вопросов она отмахивалась, как от назойливых мух – ерунду, безделицу... Да какая тебе, Ярик, разница? А тем временем в городе люди болели, погружались в депрессию, вешались, спивались, сходили с ума. Повсюду – куда ни глянь – воцарился унылый хаос.
«Этот тип одной рукой дает, другой – отнимает, - думалось иногда мальчику. – И забирает намного больше, чем дал». Но взрослые этого почему-то не понимали. Они радовались свалившимся на них деньгам и жили, как всегда, то есть, как попало, а между тем их маленький мир понемногу соскальзывал в пропасть.
Мало кто согласится, если ему предложить: продай свое счастье, покой, совесть, мечту, жизнь своего ребенка. Продай все, что тебе было, есть или будет дорого на этом свете. А если согласится, то заломит, конечно, непомерную цену. Зло готово платить. Все золото мира вмещается в его карманы. Но что-то изменилось со старых времен. Когда-то люди охотно обменивали душу на богатство и власть. А сейчас... нет, они не поумнели. Но, возможно, стали расчетливее? Хитрее? Осознали, наконец, что без живого огня в сердце – и во дворце муторно и тошно?
Горожане не понимали, чего на самом деле лишает их Торговец. А он – лукавый властитель над прошлым, настоящим и будущим – выдергивал из наивных душ невидимые якоря, которыми те крепились к небу. И, обратившись в перекати-поле, человеческие судьбы неслись по воле ветра сквозь бурьян и траву, по канавам и лужам, и вниз по склону – в самый ад.
- Куда ты смотришь, мальчик? – раздраженно спросил Торговец. – Бог тебе не поможет. А я помогу.
- Чего вы хотите? – с трудом произнес Ярик онемевшими от холода губами.
- Продай мне свою собаку!
- Собаку? Но у меня нет собаки. Или...
Ярик недоуменно оглянулся. Может, и увязалась за ним какая-нибудь беспризорная шавка? Но нет. И улица, и газон у дома оставались пусты. Разве что на дереве гнилым яблоком чернела ворона.
- Это неважно, - оборвал его Торговец нетерпеливо. – Просто скажи, что согласен.
«Я согласен», - хотел уже было произнести Ярик, но запнулся.
Словно шевельнулась завеса грядущих лет, а из-за нее повеяло радостью и теплом. Он понял вдруг, что любит свою собаку. Свою невидимую собаку, ту, которой у него нет и никогда не было. А он все равно любит – до дрожи, до замирания сердца – и добродушную песью улыбку, и жаркое дыхание, и звонкий лай, и влажный нос, и восторженный взгляд светло-янтарных глаз, такой честный и такой преданный, и то, как собака пахнет, приходя с мороза, и как виляет хвостом, и как становится сильными лапами ему на плечи. Он любит ее, бегущую через парк и мирно сопящую на коврике у кровати, стерегущую его, Ярика, спокойный сон. Любит всю – от ушей и до кончика хвоста.
И он ответил:
- Нет.
- Что? – злобно прошипел продавец, отступая назад через мерзлый газон. – Нет? Тебе не нужны деньги, мальчик? Повтори – что ты сейчас сказал?
- Нет, - упрямо повторил Ярик.
Торговец открыл рот – и снова закрыл. И мальчик, ошеломленный, наблюдал, как древнее зло пятится, ежится и темнеет лицом. Как сквозь гладкие черты вежливого господина проступают другие, искаженные ненавистью ко всему, что любит и дышит. Как грузная фигура в кашемировом пальто оседает и распадается, оплывая, как весенняя сосулька.
И вот – Ярик удивленно моргнул. Только что перед ним стоял человек – и вдруг нет никакого человека. Торговец исчез, словно его и не было, и только грязное пятно темнело на белой стене.