– Это ты – снежная баба? – непрерывно тревожился старый Герхард. – Бист ду айнэ шнеефрау?

Лиза переспрашивала, по десять раз вбивала невнятную речь пациента в гугл-переводчик.

Немецкий она знала на уровне "Могу без запинки назвать своё имя и возраст". Почему вдруг снежная баба? Поди разберись...

– Nein, я никакая не шнеефрау, я Лиза, твоя сиделка, ихь бин дайнэ пфле-ге-рин, — старательно, по слогам отвечала она. По-немецки, по-русски... Какая разница – всё равно ж не понимает.

...Лиза только-только закончила медицинское училище, как по знакомству подвернулась эта высокооплачиваемая работа – ухаживать за пациентом в Германии.

– Чего тут думать? Надо ехать – язык выучишь, денег привезёшь. Долги по коммуналке оплатим наконец! – обрадовалась измученная проблемами Лизина мать.
На том и порешили. Двое суток мытарств в автобусе – и вот новоиспечённая сиделка в растерянности вытаскивает свой старенький чемодан на автостанции Билефельда.

– Lisa? – спросила высокая женщина средних лет.

– Ja! Hallo!* – возликовала Лиза, которой всю дорогу мерещилось, что её никто не встретит.

– Hallo. Ich bin Barbara.**

Женщина приветливо-равнодушно кивнула, закинула Лизин чемодан в багажник машины – и они покатили мимо ухоженных домиков, голых полей и уютных островерхих церквушек.

Деревня примостилась у подножия заросшей лесом горы – покой, тишина... Отделанный панцирем серой черепицы дом ничем не выделялся в ряду солидных коттеджей.

Барбара распахнула перед Лизой стеклянную дверь и сама перетащила через порог тяжеленный чемодан.
"Они тут какие-то беспечные, – подумала девушка, – разве можно вход в дом прозрачным делать?"

Всё вокруг удивляло. Как много места! Лиза, выросшая в многодетной семье, привыкла ютиться в одной комнате с братьями и сёстрами, а тут на одного безумного старика – полкоттеджа.

Сиделке полагались отдельные апартаменты с личной ванной, но Лиза лишь разложила свои дешёвые, пахнущие хозяйственным мылом тряпки в шкафу – и больше комнатой почти не пользовалась: не было времени.

Пациент ничего не соображал. В углу гостиной бессмысленно трещал телевизор, но Герхард, сидя в кресле напротив экрана, с усилием выворачивал голову влево, чтобы через раздвижную стеклянную дверь глядеть в унылый почерневший сад.

– Не давай ему туда смотреть! – сказала Барбара, рассказывая новой сиделке об особенностях ухода за больным, – у него шею заклинит. А вечером он кричать начнёт. Не бойся.

"Да и фиг с ним, пусть кричит, – подумала Лиза, – я беруши с собой привезла".

Как только Барбара, завершив инструктаж, вышла из комнаты, Лиза сразу развернула кресло Герхарда — пусть смотрит, куда хочет, не сворачивая шейные позвонки: так её научили в колледже – на курсе по уходу за больными с деменцией.
Старик сидел тихо, позволяя Лизе немного прийти в себя с дороги.

А к ночи – действительно – началось...

Старик, заботливо перемещённый Лизой и Барбарой на широкую ортопедическую кровать, изо всех сил старался не заснуть.
И Лизе, естественно, спать не позволил – непрерывно требовал то воды, то еды, то подушку поправить. Не помогали даже снотворные таблетки, которые вечером насильно запихнула пациенту в рот Карен — приходящая медицинская сестра. Едва Лиза начинала дремать на диванчике возле кровати старика – тот хватал свою клюку и принимался стучать ею об пол, крича:

– Schlafe nicht! Schlafe nicht! Schneefrau kommt!***

...За неделю работы Лиза измучилась до предела. Днём она ходила за продуктами, готовила какую-то нехитрую еду для себя и пациента – тосты с джемом, яичницу, овощное пюре. Всё было новым, непонятным и оттого пугающим.

Как-то раз, после того, как Герхард опять завёл своё "Шнеефрау, шнеефрау!", Лиза с усилием разлепила безудержно склеивающиеся веки и случайно глянула в сад. Сон моментально испарился. За окном в свете фонаря на блёкло-зелёном бесснежном газоне стояла одинокая белая фигура. Казалось, одежда её состояла из намотанных на тело рваных белых простыней. Она не двигалась с места, и лишь пронизывающий декабрьский ветер шевелил её странные платья...
Старик со своего ложа явственно видел её.

— Шнеефрау! – взвизгнул он по-детски.
Его трясло.

– Siehst du?!****– вдруг закричал он, брызгая слюной. – и ухватил Лизину руку костлявыми жёлтыми пальцами.

– Вижу, – по-русски ответила Лиза.
И Герхард неожиданно её понял. Взгляд его на мгновение стал строгим, осмысленным.

– Не открывай ей дверь, прошу! – старик жалобно, совершенно по-младенчески заплакал.

— Не открою, – ответила Лиза.

Её била крупная дрожь, голова раскалывалась. Страшная фигура всё так же неподвижно стояла в жёлтом круге...

Лиза наконец догадалась опустить жалюзи. Отрезав от себя жуткое видение, без сил упала на диван, накрыла голову большой подушкой и, не обращая внимания на вопли, моментально провалилась в сон.

...Проснулась она лишь на рассвете – от звонка медсестры – та приходила по будням в семь утра. Герхард лежал с открытыми глазами, но не шумел, не кричал, – просто смотрел в потолок и тяжело, с присвистом дышал.

– Guten Morgen! Доброе утро! – поздоровалась Лиза фальшиво-бодрым тоном, но старик не отреагировал.

Из дальней комнаты уже слышался шум пылесоса – это с утра пораньше хозяйничала уборщица Катя – русская немка из Казахстана.
Катя любила поболтать.

– Ну что, сильно старикан вопил сегодня? – спросила она вместо приветствия.

– Сильно. А как ты догадалась?

– Да видок у тебя тот ещё, дорогая! Синячищи под глазами – до подбородка. Что, этот гусь по-прежнему всё про свою снежную бабу лопочет?

Лиза вздрогнула. События минувшей ночи сейчас казались ей странным сном.

– Да... А что это за снежная баба? Почему он всё время про неё говорит?

– Да эта баба его уже семьдесят лет мучает. Я ж с ним тоже сидела пару ночей, пока ты не приехала. Прошлая-то сиделка не выдержала, сбежала... Барбара ей проболталась, что Герхард в гитлеровские времена выгнал из дому беременную еврейку в ночной рубашке. Был мороз, и та несчастная женщина насмерть замёрзла в поле. Утром он её сам нашёл. С тех пор ему перед Рождеством всегда снежные бабы мерещатся. Не обращай внимания. Я в доме престарелых подрабатываю, так там знаешь сколько таких историй? Не к одному нашему Герхарду шнеефрау ходит... Уморили кучу народу зазря, а теперь их, видишь, призраки мучают.

"Да, но я тоже видела шнеефрау, а я-то никого не морила, – подумала Лиза, – хотя, наверное, мне всё это лишь приснилось. Интересно, сколько человек времени человек может не спать? Выдержу ли я тут три месяца?"

День тянулся по обычному расписанию – умывание и бритьё пациента, готовка протёртой еды, кормление больного с ложечки, смена подгузника, массаж, обтирания. Старик был сонным, вялым, покорно выполнял все требования своей юной пфлегерин – открывал рот, глотал еду, по команде переворачивался с боку на бок. К вечеру заметно похолодало.

Барбара на минутку заскочила к отцу – чмокнула его в щёку. Лизе сказала:
– Frohe Weihnachten, Lisa!* – и протянула коробочку, перевязанную красной лентой – подарок.

Лиза растерялась – она и забыла, что здесь, в Европе, Рождество празднуют до Нового года. Не подготовилась...
Но Барбара и не ждала ответного подарка – она коротко кивнула и исчезла в необъятных недрах дома. Вскоре под окнами мягко заурчал мотор машины – хозяйка укатила на праздничную вечеринку к сыну.
Тьма сгущалась. Окна соседнего коттеджа не светились – видимо, хозяева тоже ушли в гости. Лиза прилегла на диванчик и уткнулась в смартфон – переписывалась с друзьями, стараясь убедить себя, что ей ни капельки не страшно.
Где-то далеко залаяла собака – в ответ ей сразу завыла другая... третья...

Герхард встрепенулся, с подозрением глянул в окно и опять завёл своё:

– Шнеефрау, шнеефрау, шнеефрау идёт!
Лиза сидела, смотрела на экран смарфона, боясь повернуть голову и увидеть в саду жуткую белую фигуру. Жалюзи опускать не хотелось – почему-то казалось, что лучше уж видеть опасность своими глазами...

Время тянулось и тянулось. Около полуночи она чуть задремала, несмотря на непрерывное бормотание и вскрики пациента. За окном протяжным призрачным голосом пел ветер.

Лиза думала: каково же было той несчастной женщине – в поле, в мороз, в пургу? И ребёнок внутри неё – умер ли он
первым – или ему пришлось пережить жуткие мгновения судорог в плену остывающего трупа матери?

Она осторожно покосилась на окно. В свете фонаря кружились редкие снежинки, но фигуры сегодня не было.

– Идёт, идёт, она идёт! – вопил Герхард.

– Нет никого, нет, успокойся! – ласково заворковала Лиза.

Она принялась пристально разглядывать лицо старика, пытаясь представить себе его в молодости: холодные голубые глаза, четкие черты, резкие движения...
В этот момент в дверь коттеджа позвонили.

– Не открывай, не открывай! – заорал Герхард с ужасом, – это она!

Но Лиза, тряхнув головой, встала и пошла отпирать. Наверняка это вернулась из гостей Барбара – или соседи зашли их поздравить. Праздничная ночь, все гуляют...
...На пороге никого не было, лишь завывания вьюги ворвались в тёплый холл.

– Аааааааа... – истошно закричал из комнаты Герхард, – она здесь! Шнеефрау!!!

Лиза бросилась на помощь, но не успела – старик скатился с кровати на пол и забился в агонии.
Буря за стеклом взвизгнула, как новорождённый младенец. Герхард в последний раз дёрнулся – и затих. Лиза схватила его за руку, в отчаянии пытаясь нащупать пульс.

...Её первый пациент был мёртв. Лиза уселась на пол рядом с телом и безутешно зарыдала: оплакивала ту давно замерзшую где-то в здешних полях женщину, нерождённого ребёнка, и заодно – глупого юного фрица, сотворившего великое зло...

– Шшшшшшнеееефффффрау... – просвистел ветер, улетая к заснеженным макушкам гор.
-------------------------------- ——
* Да! Здравствуйте!
** Здравствуйте! Я Барбара.
*** Не спать! Не спать! Снежная баба идёт!
**** Видишь?!
*****Счастливого Рождества, Лиза!