В то время, когда молодой, благородный и полный надежд на великие свершения, Ксеркс уже был царём – гордым, надменным и самоуверенным, для Мардония, опытного воина, не было другого пути к славе, кроме войны. Он был старше и жаждал отличиться в великой военной кампании. Для него единственной возможностью возвыситься было завоевание огромной территории. Победа над Грецией – красивой, богатой, принесла бы ему большую славу, и он стал бы сатрапом этой страны. Мардоний был очень заинтересован в покорении Греции и добивался нужного решения.

Артабан, дядя Ксеркса, был близким по крови и беспокоился за племянника. Умудрённый жизненным опытом, неторопливый и осторожный, он осознавал опасность войны. Военные действия в Египте были прямым вызовом власти царя Персии. Нужно было подавить вспыхнувший мятеж. Ксеркс тогда приводил убедительные доводы и его поддержали. И хотя Греция не делала явно такого вызова, Персия уже дважды воевала с афинянами.

Первый раз это было, когда афиняне поддержали своих греков в Малой Азии, помогли им остаться независимыми и царь Персии посчитал это угрозой для своей власти и вмешался. Второй раз персы вторглись в Грецию неподалёку от Афин и проиграли битву при Марафоне. Войском управлял Датис, опытный воин, полководец Дария.
Хотя обе эти войны произошли во время царствования Дария, поход под командованием Датиса был предпринят незадолго до восшествия на трон Ксеркса. И сейчас многие командиры, участвовавшие в той военной кампании, служили при дворе или в армии Ксеркса, расквартированной в Сузах. Артабан считал эти войны законченными и не хотел к ним возвращаться.

Некоторое время царь размышлял. Он взвешивал доводы, услышанные от вельмож. Но споры разгорячили Ксеркса, и он снова обратился к высокому собранию:
– «Смелый поход, который я предлагаю вам и прошу вашего содействия, не является новым или моим личным начинанием. Я предлагаю осуществить великие замыслы моих предков завоевателей. Их власть теперь перешла ко мне, а с властью и ответственность за завершение трудов, которые они успешно начали. Если бы мой отец был жив, он сам завершил бы свой труд. Он далеко продвинулся в военных приготовлениях, но умер, оставив своё дело мне. Поэтому любые мои колебания могут рассматриваться, как нарушение долга. Афиняне нападали на наши земли вместе с мятежниками. Они пересекли Эгейское море, вторглись на наши земли, захватили и сожгли город Сарды, столицу нашей Западной империи. Я не познаю покоя, пока не отомщу им, предав огню Афины. Многие из вас, присутствующих здесь, помнят судьбу армии Датиса. Те из вас, кто принимал участие в том походе, не нуждаются в моих призывах к мщению за ваши личные обиды. Я уверен, что все вы поддержите мое начинание с величайшей преданностью и рвением. Греки не смогут противостоять грандиозной силе, которую мы на них обрушим. Мы непременно победим. Насколько мне известно, за греческими землями нет другой державы, способной соперничать с нами. Наша империя раскинется во все стороны от моря, Персия станет властительницей всего обитаемого мира. Нам будут принадлежать торговые пути. Я уверен, что могу положиться на ваше искреннее содействие, и не сомневаюсь, что каждый из вас пришлет мне из своей провинции столько людей и необходимых для войны припасов, сколько в его силах. Те, кто внесет самый щедрый вклад, будут удостоены высочайших почестей и наград.» *

Пока Ксеркс говорил, душа Мардония ликовала в огне энтузиазма, каждое царское слово раздувало пламя. Как только царь позволил советникам высказаться, Мардоний пылко поддержал его следующими словами:

– «Владыка! Несправедливо оставлять афинян без наказания за много зол, которые они причинили персам. Ныне же ты можешь выполнить свой замысел. Подавив мятеж высокомерного Египта, иди в поход на Афины. Тогда ты стяжаешь себе добрую славу среди людей, и в будущем любой враг остережется нападать на твою землю».*

Слова Мардония взывали к отмщению. Немного помолчав, он понял, что вельможи боятся возражать и добавил:

«Европа – страна замечательно красивая, изобилует всякого рода плодовыми деревьями, и исключительно плодородная, и из смертных один только царь достоин обладать ею».*

Закончив свою речь, Мардоний умолк. В зале воцарилась торжественная тишина. Придворные и военачальники не стремились к лишениям и опасностям дальнего похода. В случае успеха военной кампании Ксеркс получит доступ к богатствам новых территорий, Мардоний может рассчитывать на щедрое вознаграждение и высокий пост, а что достанется им? Но они не смели открыто выступить против воли царя и хранили молчание, скорее всего, не знали, что сказать. Воодушевленный Мардоний все же боясь, что царь изменит своё решение, продолжал:

«Владыка, – ты самый доблестный из всех прежде бывших и из будущих персов. Слова твои прекрасны и совершенно истинны. Особенно же прекрасно то, что ты не позволишь издеваться над нами презренным ионянам, живущим в Европе. Действительно, весьма странно, если мы не покараем эллинов, напавших на нас первыми, в то время как саков, индийцев, эфиопов, ассирийцев и множество других народов, которые не причинили нам, персам, никаких обид, мы покорили и поработили только из желания преумножить и расширить нашу державу. Кто же, в самом деле, дерзнет, о царь, восстать против тебя, если ты ведешь с собою всю мощь Азии и все корабли? Я убежден, что эллины никогда не решатся на такую дерзость. Если же против ожидания я буду обманут, и они по своему безрассудству всё же ринутся в бой с нами, то узнают, что на войне мы, персы, доблестнее всех. Но всё же испытаем все средства, так как само собой ничего не дается и обычно только смелым дерзанием люди достигают цели».*

Всё это время Артабан, сын Гистаспа и брат Дария, почтенный дядя Ксеркса, сидел молча, размышляя, оправдаются ли его возражения годами, рангом и родством с молодым царём. Насколько разумно и безопасно предупредить племянника о последствиях, к которым может привести непомерное честолюбие. В конце концов он решился высказаться:

«О царь! Не будь здесь различных суждений, не пришлось бы и выбирать наилучшее из них, а лишь принимать одно-единственное. Если же есть много мнений, то и выбор возможен… Я не советовал твоему родителю, моему брату, Дарию идти походом на скифов, людей, у которых вовсе нет городов. А он меня не послушал в надежде покорить скифов, которые всё-таки были кочевниками, и выступил в поход. Однако ему пришлось возвратиться назад, потеряв много храбрых воинов из своего войска. Ты же, о царь, желаешь ныне идти против людей, гораздо доблестнее скифов, которые, как говорят, одинаково храбро сражаются и на море, и на суше. Я должен сказать тебе о том, что меня страшит в этом походе. По твоим словам, ты намерен построить мост на Геллеспонте и вести войско через Европу в Элладу.
Но может случиться, что ты потерпишь неудачу на суше, или на море, или в обоих случаях. Ведь противники, говорят, — храбрый народ. Итак, не подвергай себя такой опасности без крайней нужды, но последуй моему совету. А теперь распусти это собрание и затем, обдумав ещё раз наедине, сообщи нам твоё решение, которое ты признаешь наилучшим. Ведь не терпит божество, чтобы кто-либо другой, кроме него самого, высоко мнил о себе. Итак, поспешность всегда ведет к неудачам, отчего происходит великий вред для нас. Напротив, промедление ко благу, которое хотя и не сразу проявляется, но со временем убеждаешься в этом. Таков мой совет, о царь.
Ты же, Мардоний, сын Гобрия, перестань говорить пренебрежительно об эллинах, которые, конечно, не заслуживают этого. Ведь такими клеветническими речами ты подстрекаешь царя к войне с эллинами. Но ведь если уж непременно нужно идти войной на этот народ, то пусть царь останется в Персидской земле. Если же ты не согласен с этим, но всё-таки поведешь войско на Элладу, то я предрекаю тебе: когда-нибудь иные люди здесь, на Персидской земле, ещё услышат, что Мардоний, ввергнувший персов в бездну несчастий, погиб, растерзанный псами и птицами где-нибудь в Афинской или Македонской земле, если только ещё не раньше по дороге туда. И тогда-то он поймет: на какой народ побуждал царя идти войной».*

– Я надеюсь, – обратился Артабан к царю, – что другие мнения не вызовут твоего неудовольствия. На мой взгляд, задуманное тобой таит множество опасностей и должно быть рассмотрено со всех сторон. Когда Дарий, твой отец, составлял план вторжения в страну скифов, простирающуюся за Дунаем, я советовал ему воздержаться. У греков репутация храброго и грозного противника. Вполне возможно, что эта репутация заслужена. Они отразили и изгнали могучую армию Датиса, нанеся ей огромные потери. Я допускаю, что твоя армия будет более сильной. Чтобы провести войска через северные области Европы в Грецию, ты наведешь мост через Геллеспонт. Ты имеешь огромный флот в Эгейском море, но необходимо помнить, что греки тоже обладают сильным военным флотом в тех водах. Нельзя исключать, что они атакуют твой флот и уничтожат его. Предположим, что они это сделают, а затем, двигаясь на север, подойдут к Геллеспонту и разрушат твой мост, отрезав путь к отступлению. Фортуна капризна, если она изменит тебе, вся твоя армия может погибнуть. Можешь ли ты подвергать свою армию и себя огромному риску? Даже сама громадность твоей армии может ускорить ее гибель, поскольку все, что ведет к величию, всегда подвергается рискам, соответствующим величию. Так высокие деревья и башни, словно нарочно, навлекают на себя громы небесные. Греки славятся дальновидностью, мужеством, ловкостью и отвагой, может статься, что эти утверждения соответствуют истине. Исходя из сказанного, я советую распустить данное собрание и все тщательно обдумать, прежде чем принять окончательное решение. Возможно, после зрелого размышления ты сам откажешься от своего плана. Если же ты решишь, что его следует претворить в жизнь, умоляю тебя не принимать участия в этой экспедиции. Пусть Мардоний возглавит войско и примет на себя всю ответственность. Но в этом случае я воочию вижу, как на землях афинян или лакедемонян собаки пожирают трупы доверенных ему воинов.»*

Артабан закончил свою речь. В зале стояла тишина. Никто не решался возражать, видя, что Ксеркс очень недоволен услышанной речью, особенно потому, что она была произнесена его дядей и в гневе царь возразил ему:

«Артабан, ты – брат моего родителя! Это спасёт тебя от заслуженной кары за твои вздорные речи. Но всё-таки я хочу заклеймить тебя позором, так как ты – малодушный трус. Ты не пойдешь со мной в поход на Элладу, но останешься здесь с женщинами. А я и без тебя могу совершить все, что сказал. Пусть же я не буду сыном Дария, сына Гистаспа, потомка Арсама, Ариарамна, Теиспа, Кира, Камбиса, Теиспа, Ахемена, если не покараю афинян! Я ведь прекрасно знаю, что если мы сохраним мир, то они-то уже, наверное, не захотят мира, а сами пойдут войной на нас. Это можно понять по их деяниям. Они ведь уже предали огню Сарды, совершив вторжение в Азию. В самом деле, уже нельзя никому отступать. Сейчас речь идёт о том, нападать ли нам или самим стать жертвой нападения – тогда или вся наша часть света покорится эллинам, или их часть попадет под власть персов. Ведь при такой вражде примирения быть не может. Итак, по справедливости, нам следует оплатить эллинам за зло, причиненное нам раньше.*

Ксеркс разгорячился, неожиданные возражения рассердили его, и он гневно продолжал:

«Артабан! Лучше отважиться на всё и испытать половину опасностей, чем заранее бояться того, как бы впоследствии как-нибудь не пострадать… А может ли человек вообще знать правильный путь? Думается, что нет. Кто решился действовать, тому обычно сопутствует удача. А кто только и делает, что рассуждает обо всем и медлит, вряд ли окажется победителем… Покорив всю Европу, мы затем возвратимся назад, не испытав ни голода, ни какой-либо другой беды. Ведь мы, во-первых, сами отправляемся в поход с большими запасами [продовольствия], а затем, в какую бы страну и народность мы ни пришли, мы возьмем у них весь хлеб, который там будет. Мы идем войной на земледельцев, а не на кочевников».*

Раздосадованный Ксеркс сделал знак, придворные и гости покинули парадный зал. Царь остался с самыми близкими вельможами. Хотя он высокомерно отверг совет Артабана, приведенные доводы произвели неизгладимое впечатление. Чем дольше Ксеркс обдумывал ситуацию, тем больше его охватывало уныние, более серьёзными становились сомнения. Наконец, он понял, что Артабан был прав, а он ошибался.

Тревога царя не угасала. В покои вошла Атосса. Она накануне разговаривала с Артабаном и, несмотря на то что была дочерью Кира и женой Дария, согласилась с дядей Ксеркса, что время для войны неподходящее и пыталась в этом убедить молодого царя. Ксеркс не находил покоя, пока к вечеру не решился отвергнуть собственный план.

Несмотря на то, решение о начале военной кампании было поддержано большинством вельмож, доводы против начала войны были так убедительны, что Ксеркс отказался от своих намерений. Произошло небывалое – царь персов изменил своё решение и публично сказал:

–«Ныне же я должен признаться, что был не прав… Итак, я раздумал идти войною на Элладу, и вы можете спокойно оставаться дома.»

Было видно, что решение царя о начале войны больше было продиктовано тем, что Дарий завещал сыну отомстить грекам. Ксеркс помнил – по приказанию отца, один слуга ежедневно за обедом повторял слова: «Государь, помни об афинянах!» Но кроме завоеваний, молодого царя привлекала забота об укреплении государства, решение внутренних проблем, которые он обсуждал с начальником царской канцелярии. Ксеркс почувствовал облегчение, и это стало ясно присутствующим.

Артабан вернулся в свою канцелярию, где его ждали дела. Он был против войны, но не был уверен, что царь передумает и откажется от похода. Раньше вельможам нужна была поддержка царя и они часто обращались за помощью и советом к нему. Теперь крупные области стремились сами проводить свою политику в торговле. Они знали, что война не докатится до их областей и княжеств. Большинство из них полагало, что война с греками – личное дело царя, его чести.

Артабану было над чем подумать. Он видел лица гостей, вельмож. Времена великих завоеваний уходили в прошлое, но умы придворных связывали имя Ксеркса с высшей степенью величия и богатства. Царь взошёл на престол древней Персидской империи в период, когда она находилась на пике своего великолепия и могущества и мерой этого были территории, над которыми властвовал великий царь и использовал их для усиления личной власти и богатства. Артабан понимал, что именно амбиции и эгоизм его племянника-царя являются великолепным средством сохранения порядка. Эта тайная сила, управляющая страстями и порывами царя, приносит общую пользу, которая и для Артабана является стимулом.

Ксеркс и его предки-цари не смогли бы иметь огромные богатства, обеспеченную армию, если бы государственный аппарат не работал, как часы. Благодаря прекрасной организации развивалась торговля и сельское хозяйство. Царь имел неограниченную власть и был лично заинтересован в установлении порядка и справедливости на всех покорённых территориях. Ведь чем сильнее честолюбие, эгоизм и гордыня царя, тем сильнее становился его личный интерес. Чем больше порядка, спокойствия и процветания в стране, тем больше доходов поступало в казну, тем многочисленнее и сильнее становилась армия. За всем этим был незаметный, терпеливый, долговременный труд чиновников его канцелярии. Строительство мостов, каналов, дорог, юридическая и монетная системы, календарь, развитие ремесел и поддержание мира – более серьёзный вклад великого завоевателя, чем его сражения и победы.

Артабан вспомнил настойчивые доводы Артабазана, который так и оставался соперником Ксеркса и призывал к войне, и пожалел, что не сказал тогда, что для содержания армии нужно больше социального порядка, спокойствия и благосостояния империи, чем эта армия в состоянии уничтожить. Артабан видел, что Ксеркс понимал, что именно это потребует от него гораздо больше энергии и сил и поэтому сомневался в своих планах, связанных с войной. Но глядя на процветающую и богатую державу, царь испытывал гордость.

Зная непредсказуемый характер Ксеркса, Артабан не был уверен в том, что знает, какое решение объявит царь завтра после того, как он выслушал все доводы придворных.

*Геродот. История.

2009 г.

Продолжение книги 2 "Накануне войны" можно посмотреть здесь https://proza.ru/avtor/orchudeya