Решение царя о начале военных действий было отложено. Во дворце начались пиры для гостей – великих князей, прибывших из всех областей огромной империи, главных сатрапов, правителей областей и военачальников, а также многочисленных служащих при каждом из князей. Все должны были видеть могущество и щедрость молодого царя, чтобы потом служить с ещё большим рвением персидскому престолу. Гости собрались в огромном зале с колоннами, где стоял стойкий и тяжёлый аромат благовоний, смешанный с запахами свежих цветов, пышными гирляндами висевших на колоннах.

В глубине зала несколько молодых египтянок играли на флейтах и арфе, а в центре между колоннами медленно двигались девушки в длинных одеждах. Подобно струящейся чёрной воде, стекали по плечам танцовщиц густые волосы. Руки девушек плотно охватывали широкие браслеты, вспыхивающие, при движении, как искры. Это был ритуальный танец, посвященный богине Анахите. Две танцовщицы держали в руках блестящие листы тонкой бронзы, издавая в ритм мелодии короткие, как удары меча, звуки. Вскоре танцовщиц сменили певцы. Они прославляли храбрых воинов, побеждающих врагов империи.

Слуги незаметно двигались по залу. Они разносили гостям сласти и цветы лотоса – ни один гость, ни на минуту не мог оставаться без цветка, и как только его цветок начинал увядать, сейчас же заменялся свежим. Достигнув господства над всем Ближним Востоком, персы подчеркивали своё превосходство над другими народами и стали облачаться в роскошные мидийские наряды, носить золотые ожерелья и браслеты.

Молодому Ксерксу, полному нерастраченных сил и кипучей энергии быстро надоедали беседы с вельможами и долгое празднование. Его переполняло желание добиться новых побед, возвести новые дворцы и тем самым увековечить своё имя. Он скучал за Ангизой и даже намеревался послать за ней. Прошло всего несколько дней пока царь находился в Персеполе. Но ему уже хотелось вернуться в Сузы. Среди помпезной роскоши и великолепия дворца, среди недоговорок, лести и лицемерия ему не хватало чистоты и свежести Ангизы, как прозрачная вода она освежала его в Сузах. Царь передал записку евнуху, в которой велел привезти Ангизу в Персеполь.
Князь Габриас был приглашён на пир, но не сидел рядом с царём, которого окружали старейшины, великие князья. Он занял место возле Бурхандина, напротив царя. От внимательных взоров вельможи и жреца не ускользал ни один поступок, ни один жест, никакая слабость Ксеркса. Протягивая кубок с вином Бурхандину, Габриас сказал:

– Наконец-то у нас царь, который сам принимает все решения.

Габриас не говорил прямо, но использовал все способы, чтобы узнать мнение собеседника.

– Ксеркс обязан спартанцу греку Демарату своим восшествием на трон, как законный наследник. Именно Демарат доказал вельможам, что Ксеркс – внук Кира и сын Дария-царя, а не Дария-вельможи. Может ли это сдерживать Ксеркса в его намерении начать войну с греками? Что для него важнее – месть за сожжённые Сарды и Трою, желание завоевания новых территорий и богатств или титул царя-созидателя? Ксеркс жестокий, но чувствительный и, поэтому непредсказуем, – возразил жрец.

– Но куда легче направлять порочного, чувствительного, сластолюбивого, сумасбродного и своенравного царя. Манипулировать его добрыми или жестокими порывами, когда нужно, – ответил Габриас.

Жрец ничего не ответил, но тайный блеск его глаз выдал истинные намерения.

– Ксеркс неуправляем. У царя бывают перепады настроения, он бывает, то непомерно жестоким, то становится жалостливым. Трудно угадать его истинные намерения и найти тайные струны его души, – посетовал жрец и высказался уже открыто:

– Раненый царь стал бы тем тараном, который можно было направить в нужное русло. И у него есть это больное место.

Габриас уже был уверен, что знает мысли и планы жреца. Князь понял, что должно произойти для того, чтобы царь изменился и осторожно спросил:

– И это больное место – его любимая наложница в Сузах?

Жрец не выдал своих мыслей. Он сказал, пододвигая к себе новое блюдо:

– Простая наложница? Его любимая игрушка? Танцующие рабыни навели тебя на такие мысли? У Ксеркса в каждой столице гарем и множество жён. К тому же Аместрида следит за каждым его шагом.

Габриас одобрительно кивнул головой. Он достиг своей цели и был доволен, что всё желаемое им будет исполнено без его участия. Князь принялся за еду. Изобилие блюд на столе поражало воображение.

Пир продолжался уже несколько дней. Ксерксу сообщили, что Ангиза заболела и не сможет приехать во дворец. Это известие удивило царя, ведь он позаботился о том, чтобы его наложницу хорошо охраняли. Неужели она отказалась приехать к нему? Это неслыханно!

Огорчение царя не осталось незамеченным для придворных. Пытаясь попасть в тон и развеять грусть царя, вельможи после больших порций прекрасных вин, которые спешили отведать в царском дворце, проникаясь чувством своей значительности и присутствием царя, хвалились своими гаремами и порядками в них. Они наперебой стали предлагать своих наложниц. Особенно усердствовал князь Шефар. После нескольких бокалов выдержанного вина, он стал рассказывать об особо страстных жёнах, которые не дожидались, пока он их призовёт и находили себе развлечения.

Не только царю, но и знатным персам разрешалось иметь много жён, а также наложниц, жениться на близких родственницах – на племянницах и единокровных сёстрах. Обычаи запрещали женщинам показываться посторонним. Персам была свойственна дикая ревность не только по отношению к жёнам, даже рабынь и наложниц они держали взаперти, чтобы посторонние не видели их, и возили в закрытых повозках.

Пытаясь выглядеть могучими сатрапами, вельможи рассказывали, в какой строгости они содержат своих жён, наложниц и всех подданных. Они вспоминали старые времена и распространённый восточный обычай топить в реке надоевших или провинившихся жён. Ведь однажды сам Дарий, вернувшись из неудачного похода, приказал завязать в мешки и бросить в воду сразу четырнадцать наложниц из своего гарема, которые чем-то провинились в его отсутствие. За столом было шумно, и царь раздражённо слушал разговоры разогретых вином вельмож.

Лишь князь Мерес, дальний родственник царя, понимая, что вельможи говорят об Ангизе, молчал, сжав подбородок, боясь, как бы кто не вспомнил, что именно он когда-то привёз красавицу в подарок для царя. Князь понимал, что вельможи знают и между собой говорят о душевной привязанности царя и, неспособные на тонкие чувства, считали такой душевный контакт блажью. Придворные осмелели и считали это непозволительной слабостью для великого воинственного правителя огромной империи, который каждую свою минуту должен заботиться о благополучии своих вельмож.

– В наших краях женщин, оказавшихся неверными или заболевших заразными болезнями, принято связывать по рукам и ногам, надевать им на шею камни, и бросать в реку, чтобы они не засоряли напрасно землю, и не лишали её плодородия, – высказался напрямик князь Шефар, гневно потрясая узкой чёрной бородой.

Несколько князей, возбуждённых вином, поддержали его одобрительными возгласами, но большинство прибывших вельмож старались много не говорить, они поняли, что дело не простое и не могли знать, как поведёт себя царь.

Молодой Бахрам тихо, но внятно, так, что слова его слышали все, произнёс:

– Ангиза предана своему господину. Мы должны отдать дань её чистоте и верности. Надо узнать, что с ней случилось.

Он подумал, что раболепие царедворцев заставляло их бездумно действовать, пытаясь попасть в тон настроению царя. Мало того, царедворцы даже сгущают краски. Бахрам был в Греции и знал, что там мужчины уважают права женщин, почитают их и даже советуются с ними.

Ксеркс чувствовал досаду, своими разговорами вельможи дали понять, что царь испытывает сильную привязанность к простой наложнице. Он не хотел больше видеть своих гостей. Отдав распоряжение после болезни отослать Ангизу в дальний гарем, рассерженный Ксеркс покинул пиршество и вышел в сад. Сейчас его не волновали государственные дела, он чувствовал на душе неприязнь к самому себе, ещё не совсем осознавая причину.

Все намёки, осторожно высказанные вельможами, касались именно Ангизы, и сейчас Ксеркс уже не хотел видеть свою любимую наложницу, считая её причиной того, что его чувство к ней стало причиной разбирательства вельмож. В его душу словно вползла змея и своим холодом разъединила его с Ангизой. Ему было тяжело дышать, он думал о том, что ему не хватает сейчас всей власти, чтобы изменить то, что произошло.

Ксеркс вспомнил, как первый раз увидел Ангизу, когда её привели во дворец. Она была закутана белым покрывалом, почти без украшений, словно и не старалась понравиться царю. Но её естественность притягивала больше, чем блеск раскрашенной, разодетой бездушной игрушки. С ней всегда было спокойно и легко. Ксеркс вспомнил, как Ангиза любила свою белую лошадь и, как они катались иногда вместе. Простая наложница была большой радостью для царя. Он звал её к себе после трудного дня, и девушка всегда была приветлива. Они не говорили о делах, но тяжесть дня рассеивалась от того, что он просто видел Ангизу, создававшую для него праздник из любого дня. Она казалась беспечной, но незаметно проникалась его заботами и помогала ему справиться с тяжёлым настроением. Иногда девушка танцевала для него. Её отличала необыкновенная лёгкость в движениях, и она всегда была желанной для царя.

Ксеркса раздирали противоречивые чувства. Ему не хватало Ангизы, её понимающих глаз, прохладной кожи, улыбки, лёгких шагов. Она не требовала подарков, не просила встречи, всегда ждала, когда он позовет её сам и радовалась этому и всегда могла развеять его мрачные мысли просто тем, что была с ним. А сейчас в один момент всё разрушилось. Может быть она не виновата, а его сбили с толку его советчики? Как мало подданных, которым можно доверять! Ксеркс подумал, что он позже, когда успокоится, решит её дальнейшую судьбу.

Жрец ликовал. Его стрела попала в цель. Он нашёл слабое место Ксеркса. Жрец тоже оставил гостей, когда увидел, что Ксеркс вышел. Он видел, что Ксерксу тяжело, как любому человеку, к которому грубо влезли в душу, и испугался, что повелитель простит Ангизу и позже вернет её в гарем в Сузах или всё-таки потом привезёт в Персеполь.

***
Ксеркс отправился в свои покои. Он велел никого к нему не пускать. Ночью он долго не мог уснуть, а под утро увидел странный сон. Ангиза медленно шла по дну реки, на её шее был широкий шрам. Вода была удивительно прозрачной, и девушка продвигалась между белыми подводными лилиями. Внезапно она обернулась и произнесла:

– Если я не смогла показать чистоту и праведность своей жизнью, которая была скрыта от всех, я показала её своей смертью.

Ксеркс вскочил на ложе и попытался вспомнить непонятный сон, но видение ускользнуло, оставив чувство потери и боли. Он подумал – то, что приснилось, не может сбыться, ведь это уже произошло во сне. Ангиза жива, и он скоро её увидит.

***
Жрец подумал, что можно немедленно воспользоваться моментом, ведь если он подберёт взамен Ангизы другую женщину, которая понравится Ксерксу, и подарит повелителю, царь будет благодарен, а это дорого стоит. И, кроме того, можно эту женщину сделать полезной и для него, Бурхандина. Он послал слугу за князем Мересом.

Вельможа вскоре пришёл к жрецу. Князь не ждал ничего хорошего от разговора с Бурхандином, которого все боялись. Служитель храма обладал многими знаниями, применяя которые, был способен сделать человека покорным, мог лишить его разума.

– Нужно, чтобы Ксеркс больше нигде не нашёл Ангизу – повелительно произнёс жрец.

Мерес был очень взволнован, всё ещё не мог успокоиться и молчал.

– Это правильная мысль, ты думаешь также. Только тот, кто правильно думает, может правильно сделать, – продолжил жрец, глядя прямо в глаза Мересу.
Бурхандин достал из складок одежды мешочек с золотыми монетами и протянул князю.

– Я думаю, ты найдёшь вескую причину своего отъезда.

***
В Сузах несколько дней подряд шли ливни. Царские жёны не выходили в парк, и их смотритель Фархад устал от шума в гареме. В отсутствие царя наложницы не наряжались, не укладывали волосы и не красили свои лица. Они ссорились из-за нарядов и украшений и ему приходилось вмешиваться. Юная персиянка, расположившись на большом ковре, играла на ситаре какую-то грустную мелодию и это окончательно испортило настроение смотрителю царских жён.
Князь Мерес, плотно закутавшись в покрывало, приблизился к гарему. Он негромко позвал Фархада.

– Где Ангиза? – спросил Мерес.

– Она в отдельной комнате. Царь велел её охранять. После отъезда Ксеркса она никуда не выходит, сидит и любуется браслетом с большим синим камнем. Сказала, что это ей царь подарил. Но недавно пришёл указ Ксеркса отправить эту наложницу в дальний гарем. Ангиза плохо себя чувствует. Амартэд позаботилась о ней и принесла ей египетский напиток. Но что-то ей становится хуже.

– А где её охранник?

– Возле входа. Глаз с неё не спускает.

– Я приехал, чтобы выполнить царский указ. Скажи ей, пусть Ангиза собирается. Она поедет в Персеполь, к царю. Ксеркс соскучился.

– Немедленно сообщу, но как она выдержит дорогу? – ответил Фархад и вскоре привёл Ангизу.

Она медленно, пошатываясь, подошла к Мересу и низко поклонилась. Лицо её было закрыто покрывалом. Фархад помог ей забраться в повозку и лошади послушно тронулись с места.

– Руки у неё горячие… Сейчас принесу её лекарство, – торопливо сказал Фархад и поспешил в комнату Ангизы.

***
Солнце клонилась к закату, небо словно было разорвано белой полоской света, а выше и ниже этой полоски пылали багровые облака. Сильный ветер клонил деревья к земле. Это было странным и неожиданным, ведь утро не предвещало бури. Мерес стоял на берегу реки. Лодка билась в волнах, и князь думал, что природа чувствует добро и зло и выражает это молчаливо, как покорная жена, которая прежде всего любит и чувствует душой. Она сама переживает боль, поэтому понимает и принимает то, что не может изменить.

Двое индийцев в белых одеждах несли завёрнутый в покрывало груз. Мерес содрогнулся, он вспомнил, что и тогда было также – доверенные ему индийцы и белое покрывало. Тогда это было символом чистоты, а сейчас? Мерес боялся жреца. Князь знал наверняка, если он не выполнит волю Бурхандина, жрец его не пощадит. Но пощадит ли, если он её выполнит? Он посмотрел на своих помощников. А их? Они не знали, кто завёрнут в покрывало.

Лодка металась на волнах, и они с трудом погрузились. Трудно было удержать лодку, чтобы она не перевернулась или её не понесло. Индусы с трудом привязали тяжёлый камень поверх покрывала и столкнули белый кокон в воду. Лодка продолжала раскачиваться, и они долго добирались до берега. Мерес подумал, что в такую погоду их наверняка никто не видел. Страх и сильное волнение заслонили боль и жалость к Ангизе. Но Мерес знал, что ему не удастся быстро забыть всё, что с ней связано. Её спокойный тихий голос будет его сопровождать всю жизнь.

– А как же Ксеркс справится с этим? – размышлял Мерес. – Все знают, что он полюбил Ангизу, она смогла всколыхнуть его чувства и дарила ему покой. Значит, будет искать утешение в сражениях.

***
Слухи о гибели любимой наложницы царя распространились очень быстро. Подданные решили, что она, не выдержав завистливых упрёков других наложниц, которые воспользовались случаем низвергнуть соперницу, сама привязала камень на шею и утонула.

Когда о смерти Ангизы узнал царь Ксеркс, он выбежал в сад, и даже охрана не посмела пойти за ним следом. Несколько дней он никого не принимал.
Смотритель царских жён неожиданно исчез и его поиски не увенчались успехом. Охранник Ангизы рассказал, что она уехала с князем Мересом, но, когда этот вельможа по вызову царя возвращался в Персеполь, его лошадь взбесилась и сбросила князя в обрыв.

Жрец вышел на площадку перед храмом и, протянув руки к солнечным лучам, перед прихожанами и больными, пришедшими для лечения, помолился за душу Ангизы. Он пожелал царю здоровья и покоя.

– Я верю, – сказал он, – всемогущий бог, знающий добро и зло, правильно указывает, что нужно сделать.

Он посмотрел на прихожан и подумал, что они тоже в его власти, он может исцелять, а может и отдать их души злому духу.

Через несколько дней на рыночной площади рабы-греки подрались с индусами и в потасовке погибло несколько эллинов, два перса и два индуса. По площади целыми днями ходила группа седых пожилых старцев-персов, призывала покарать нечестивых греков и пойти на них войной.

2009 г.

Продолжение книги 2 "Накануне войны" можно посмотреть здесь https://proza.ru/avtor/orchudeya