Таджара, жилой дворец Дария. Закат за колоннами Ападаны.*

Здание гарема в Персеполе занимало большую площадь и было окружено деревьями, беседками и водоёмами. Если бы можно было посмотреть сверху на город, то у гарема словно вился рой пчёл – десятки загорелых рабынь в лёгких одеждах и ярких ухоженных наложниц постоянно сновали то в здание, то в сад, останавливаясь у фонтанов, чтобы вдохнуть влажный воздух. Из сада доносились и проникали внутрь просторного открытого дворца ароматы готовящихся восточных сладостей, смешиваясь с более тонкими ароматами роз, растущих здесь в огромном количестве. Наступившая весна радовала свежим ветерком, прилетающим с гор. Персеполь был построен на высокой каменной платформе и облака почти касались крыш.

У круглого бассейна сидели девушки в широких и длинных одеждах из тонких дорогих тканей пёстрых расцветок с рукавами, отделанных каймой. Круглые шапочки, украшенные драгоценностями, и покрывала, и обувь, вышитая золотом, показывали, что они принадлежат к персидской аристократии.

Там же была сводчатая беседка, внутри которой темноволосая молодая женщина что-то рассказывала своей подруге. Это были знатные персиянки – свита Атоссы. Они сопровождали Ксеркса и прибыли на празднование встречи нового года. Жена Ксеркса Аместрида сидела у станка и уже можно было рассмотреть мантию для царя, которую она ткала золотыми нитками. Атосса была самой старшей из царских вдов, и к ней относились с уважением и почтением. Рядом с ней сидела её любимица Фелиция.

Молодая девушка выросла в древней эламской столице Сузах. Атосса знала её историю и хранила эту тайну. Матерью Фелиции была красивейшая из наложниц в гареме Ксеркса, и ей позволили родить ребенка. Атосса сразу же забрала маленькую девочку и отдала на воспитание в семью бездетного богатого вельможи. Царица-мать спрятала девочку от коварной жены Ксеркса. Аместрида сама была дочерью наложницы и помнила об этом, поэтому ревностно относилась ко всему, что происходило в гареме царя. Атосса хотела, чтобы Фелиция получила хорошее воспитание без влияния царицы и думала – девочка вырастет, она хорошо устроит её судьбу, и Фелиция будет ей опорой в старости. Гильяну – мать девочки вскоре продали богатому феодалу Тирасфену, и она рано умерла, так и увидев свою дочь.

Фелиция была способной, и её обучали разным наукам, танцам, умению поддерживать светские разговоры. Когда девочке исполнилось четырнадцать лет, её привезли во дворец. Сейчас Фелиция уже достигла того возраста, когда девушек выдают замуж, но Атосса не хотела отпускать свою любимицу из дворца и опасаясь, что завистники могут причинить девушке зло, Атосса держала её при себе. Фелиция была фавориткой. Царица-мать безошибочно, как это всегда бывает у родных людей, чувствовала в девушке кровь Ахеменидов.

Однажды Ксеркс пришёл к матери и, беседуя с Атоссой, встретился глазами с Фелицией. Он сразу не понял, почему после этого стал бережно относиться к девушке и старался чаще видеть. Ему хотелось её холить, оберегать. А Фелиция хотя и смотрела на него почтительно, царь почувствовал в ней внутреннюю силу. Он решил, что это результат воспитания в семье богатого феодала.

Что-то промелькнуло в сознании Ксеркса, когда он первый раз увидел Фелицию, словно он на мгновение вернулся в детство и почувствовал себя спокойным и защищённым. Светлая занавеска маленького окна на каменистой стене, парус, развевающийся на ветру, яркие камешки на берегу, тёплая и надежная рука отца, любимая комната матери, яркие цветы в высокой вазе – всё пронеслось так быстро, как будто ветер перелистал картинки книги его детства, потом ещё вспомнились глиняные таблички, на которых он учился писать клинописью и горячее пламя печи, где их обжигали.

Ксеркс снова встретился с глазами девушки, и ему показалось, что она оттуда, где всё было таким ярким и незабываемым, но очень далёким. Ксеркс почувствовал сильное притяжение, словно Фелиция где-то в его внутреннем мире давно жила и не уходила. Это было похоже на мираж. Ксеркс подумал, что потеря Ангизы сделала его таким чувствительным и ранимым, и это не должен допускать царь, воин.

***
Атосса послала Фелицию во внутренний дворик замка в небольшом саду, чтобы она подождала там царицу-мать и помогла разобрать текст несколько папирусов, на которых стёрлись записи. С равнин была специально привезена земля с равнин, высажены деревья и сооружён изящный фонтан. Девушка присела на скамье, опустив руки в воду. Несмотря на палящее солнце, здесь легко дышалось, воздух был наполнен ароматами цветов и свежей влагой. Складки тонкой шёлковой туники розового цвета и прозрачное покрывало делали Фелицию похожей на редкого мотылька, прилетевшего к воде.

Созданный римским инженером фонтан играл тонкими струями, они то взвивались высоко, то становились короткими, и эта жизнь фонтана напомнила девушке человеческую жизнь, с её порывами, страстями и моментами раздумий. И ещё она подумала, что в образе этого фонтана автор выразил тоску по утерянной родине, сейчас ей показалось, что эти жемчужные капли напоминают брызги волн тёплого моря. Она улыбнулась вспомнив, тот день, когда царь вызывал её к себе. Эта встреча так наполнила душу радостной энергией, что Фелиции хотелось петь и обнимать весь мир. Она вспомнила, как Ксеркс тихим голосом пригласил её подойти поближе и протянул перстень с крупным алмазом.

– Фелиция! Я хочу, чтобы это кольцо было у тебя. В мире всё непостоянно. И я отправлюсь на войну. Этот камень помогает своему владельцу влиять на ход событий, ограждает от лжи и предательства.

Девушка посмотрела на перстень и протянула руку к струям. Бриллиант сверкнул на солнце и заиграл, как радуга.

– Как хорошо здесь, – подумала Фелиция, вспоминая слова царя. – Пусть этот камень будет моим талисманом.

Она широко раскинула руки, словно пытаясь обнять весь мир. Тонкая душа Фелиции отметила поразительное сочетание – буйство алых и пурпурных роз накладывалось на величественный фон горного пейзажа за изразцовыми зубцами дворцов, там находится скальный массив с высеченными царскими усыпальницами.

Высокая колоннада в парадном дворце, казалось, уходила в небо. Здесь, в Персеполе, ожил замысел Дария. Игра света и теней, создаваемая лучами солнца, как символ борьбы света и тьмы, постоянно напоминала о реальном воплощении единого бога-покровителя персов.

Величественный город символизировал всю протяжённость империи, простирающейся с востока на запад и с юга на север. Удивительным образом солнце восходило здесь в течение дня на полукилометровой террасе с лестницами, воротами и двориками и, проходя по колоннам и стенам, касалось всего и трогало всё до самого заката, даря уверенность, что следующая игра света и теней начнётся снова на следующее утро. Это было доказательством того, что в Персеполе солнце поднимается и садится, как будто просто поворачивается.

Каждый, кто наблюдал за положением солнца между колоннами Ападаны, мог увидеть, что дворцовый комплекс так же открывался на запад, как и на восток. Дарий и Ксеркс стремились сделать Персеполь центром силы и воплощением роскоши, устанавливающим порядок и время для всего мира.

Рассматривая высеченные на камне рельефы о жизни царей, Фелиция словно впитывала в себя их величие. Она чувствовала, что колонны зала вызывают в её душе необыкновенно высокие чувства и поднимают сознание к богу. Она была счастлива в этой стране. Девушку переполняла благодарность создателям этого великолепия, и где-то таилась испуганная мысль, что, лишившись этого, она перестанет быть собой. Что-то заставляло её запоминать каждую деталь, словно хотела унести это с собой как лучшее, что всегда бережно хранит память и передаёт через века.

Фелиция не раз думала о том, что опоясывающие плато горные хребты, с их неповторимыми снежными покровами и зелёными коврами и приближающиеся к облакам, придавали чувствам людей особую остроту, искренность и открытость, словно всё, что они совершали, отражалось в магическом зеркале, будто бы происходило перед лицом создавшего их бога.

Однажды она видела, как Ксеркс стоял здесь, во дворце Дария и наблюдая за закатом, сказал одному из вельмож, что самые значительные завоевания ждут его на западе и Персеполь будет центром мира.

Фелиция не заметила – пока она была у фонтана, за ней наблюдали пристальные глаза пленного греческого скульптора. Он получил задание от жреца – создать статуэтку Фелиции. Бурхандин велел сделать работу тайно, чтобы девушка не позировала ему и даже не знала об этом заказе. Мастер очень волновался. Он боялся гнева жреца, если не сможет повторить в точности её черты, не создаст желанный для заказчика образ. Волнение скульптора невидимо передалось Фелиции, заставило насторожиться и прислушаться, она почувствовала кого-то рядом.

***

– Да пошлёт нам всевышний мир и процветание, – приветствовал Бахрам царя, когда они встретились у длинного строения и вошли в помещение, где размещался царский сокольник.

Ксеркс уже прислушивался к мнению холодного и рассудительного Бахрама и предпочитал обсуждать с ним деловые вопросы в канцелярии или в своих покоях. Он ставил задачу военным, но понимал, что во время его отсутствия в империи должны оставаться надёжные подданные.

Бахрам был министром, помощником Аспацина – министра финансов, сменившего на своем посту Фарнака, из царского рода Ахеменидов.

Министр подошёл к клетке с сапсаном. Это был крупный сокол. Птица выделялась тёмным, аспидно-серым оперением спины. Брюхо у неё было пёстрое, но светлое, а верхняя частью головы и «усы» чёрные.

– О великий царь! Во время праздника намечено много разных развлечений, но я знаю, что самой желанной для всех гостей будет соколиная охота. Чтобы развлечь гостей, я распорядился всё подготовить. Охота с птицей доставит высшее наслаждение. Сапсан – самая быстрая птица в мире, – сказал министр. – Мы будем охотиться на равнине, на открытой местности «с круга», или с руки с сапсаном. Подготовлены прекрасные лошади. Я знаю некоторые секреты соколиной охоты. Ловчая птица возвращается на руку по приглашению с расстояния до восьмисот и более локтей. Сокол охотится для себя, но со временем принимает правила игры, в которой добыча умело подменяется поощрением. Но удар когтями задних пальцев бывает настолько сильным, что у достаточно крупной дичи может даже отлететь голова либо распороться туловище по всей его длине.

Бахрам пожалел, что не может взять сейчас птицу в руки, но Ксеркс знал повадки птиц:

– Нужно надевать на глаза специальную повязку, иначе сапсан сразу же начнёт высматривать добычу, – сказал царь.

– Я с нетерпением жду начала охоты, – продолжил Ксеркс. – Соколиная охота даёт мне настоящее упоение боя! Она для меня как настоящая война! Птицы и животные – прирожденные воины! Они преданны, понимают намерения хозяина, мгновенно развивают и используют свою тактику и стратегию быстро и единственно правильно. Они делают это с такой скоростью, которой человеку никогда не научиться! Если бы мои воины и полководцы были такими охотниками, как эти птицы!

– Великий царь! Искусство соколиной охоты загадочно и притягательно, как боевые искусства, шахматы, искусство живописи и стихосложения, – ответил Бахрам. – Ловчая птица – воплощение мечты людей о красоте, свободе и справедливости. Соколы лишены инстинкта подчинения лидеру. Только общность целей и равноправное партнерство!

– К тому же они не способны на предательство и обман. К сожалению, я далеко не всем придворным могу доверять, – заключил Ксеркс.

*Фотография: Алиреза Пурхассан / Википедия

2009 г.

Продолжение книги 2 "Накануне войны" можно посмотреть здесь: https://proza.ru/avtor/orchudeya