На следующий день, когда Беатрис в сопровождении Каридад вошла в комнату дона Мигеля, Рамиро уже заканчивал перевязку. Вода в небольшом тазу покраснела от крови, однако врач казался довольным.

– Доброе утро, сеньорита Беатрис.

– Доброе утро, сеньор Рамиро. Как прошла ночь? – как ни пыталась Беатрис сохранить спокойный тон, ее голос дрогнул: – Есть... улучшения?

– Да. Вот, взгляните, – Рамиро указал ей на ворох скомканных, в бурых пятнах, бинтов: – Вы же не боитесь вида крови? – спохватился он.

Беатрис покачала головой. И, бросив взгляд на Каридад, заметила, что та, напротив, сильно побледнела.

– Кровотечение прекращается, воспаление также уменьшилось, это хорошие признаки, я этому чрезвычайно рад, – продолжал между тем Рамиро.

– Я тоже рада. Каридад, убери здесь и принеси воды.

Дуэнья в замешательстве смотрела то на таз, то на Беатрис. Затем она сглотнула и, осторожно неся таз на вытянутых руках, поспешила прочь.

– Сеньор Рамиро, вам, быть может, известно это имя — Арабелла? — неожиданно для самой себя задала вопрос Беатрис.

– Кто... Откуда оно известно... вам?!

Растерявшаяся девушка не знала, что ответить, но Рамиро уже догадался:

– Дон Мигель иногда зовет ее в забытьи. Увы, с этим именем у него связаны тяжелые воспоминания.

– Прошу меня извинить... – она корила себя за любопытство и бестактность.

– Вам не за что извиняться, сеньорита Беатрис, — со вздохом ответил Рамиро.

Возвращение Каридад с кувшином заставило обоих прервать разговор. Водрузив свою ношу на столик, все еще бледная дуэнья выжидающе уставилась на Беатрис.

– Сеньор Рамиро, для вас приготовлен завтрак, Каридад проводит вас, а затем вернется, чтобы составить мне компанию, – Беатрис слабо улыбнулась при виде сомнения на лице врача. – Полагаю, что вам нет необходимости опасаться за мою добродетель. Учитывая обстоятельства. Как и за то, что мой взор может оскорбить недужный.

Рамиро, помедлив, кивнул и улыбнулся в ответ.

Оставшись одна, Беатрис внимательно оглядела дона Мигеля: лихорадка не отпускала его, но даже ее сравнительно небольшого опыта хватало, что бы понять, что ему и в самом деле лучше. Каридад все не шла, и Беатрис решила не ждать ее, а действовать на свой страх и риск. Надо снова попытаться сбить жар. Она налила воды в миску и плеснула туда же ароматического уксуса. Отец Игнасио бы точно не одобрил ее самостоятельность, но кто же ему расскажет?

Почти закончив, Беатрис отвернулась к столику, чтобы прополоскать губку в воде. И вдруг ощутила какое-то изменение — вернее, напряжение, — разлившееся в воздухе. Медленно повернув голову, она встретилась глазами с пристальным, совершенно осмысленным взглядом дона Мигеля. Она замерла. У нее возникло ощущение, что вовсе не ее он ожидал увидеть. А кого? Своего врача? Ту женщину, чье имя он твердил вчера в бреду? Подумав, что, возможно, он еще не до конца пришел в себя, она сказала:

– Вы помните, что были ранены, дон Мигель? А потом вы пожелали вернуться в Ла-Роману?

Де Эспиноса едва заметно кивнул, затем провел языком по сухим, потрескавшимся губам.

– Вы хотите пить?

Снова кивок. Тогда она взяла стоявшую на столике чашку с водой и, осторожно приподняв голову раненого, поднесла к его губам. Напившись, он спросил, с трудом выговаривая слова и без особой любезности в хриплом голосе:

– Что вы... здесь делаете... сеньорита Сантана?

Беатрис пролепетала:

– Ухаживаю за вами...

– Вы? Кто же вам позволил?

В его тоне было столько изумления и неприкрытого скептицизма, что Беатрис передернула плечами.

– Я часто помогаю монахиням в больнице, – сдержанно пояснила она, – и если вы смущены, то сейчас придет Каридад. Это достойная и набожная женщина...

Уголок его рта дернулся в подобии усмешки:

– Как по мне... так это вы... смущены, сеньорита Сантана...

– Вовсе нет! На одре болезни между высокородным сеньором и убогим нищим... – Беатрис осеклась: да что же это на нее нашло! Уже во второй раз с ее языка, прежде чем она успевает прикусить его, слетает бестактность… или дерзость!

– Нет никакой разницы? – усмешка на его губах стала явственней.

Де Эспиноса опустил веки и замолчал. Беатрис уже решила, что он потерял сознание, но вот его взгляд вновь упал на нее:

– И в этом вы... абсолютно правы... – дон Мигель попробовал осторожно вздохнуть и раскаленный гвоздь, засевший в его груди, немедленно напомнил о себе. А ее пальцы такие прохладные... Он едва слышно пробормотал: – Что же, продолжайте... то, что вы так хорошо начали... сеньорита Сантана...

Несколько минут он наблюдал за непрошеной сиделкой. Однако от слабости у него закрывались глаза, и он сам не заметил, как целительный сон завладел им.

***

«Глупо отрицать очевидное... Я люблю его...» – Беатрис нервно дернула затянувшийся на шелковой нитке узелок. – «И большего безрассудства трудно представить...»

– Вы чем-то огорчены, сеньорита Беатрис?

– С чего ты взяла, Лусия?

– Да вы уже в третий раз рвете нитку...

– В самом деле, – Беатрис через силу улыбнулась и отложила вышивку.

– Сеньор Франциско сказал, что дон Мигель вне опасности, – служанка проницательно смотрела на нее.

– Я не переживаю из-за дона Мигеля, ну, то есть переживаю – как и за всех недужных... Я просто... устала.

Беатрис вскочила и быстро подошла к окну.

– Сеньорита Беатрис, – лукаво протянула Лусия.

«Нет, я совершенно потеряла голову! Еще немного, и о любовных страданиях Беатрис Сантана будут говорить на рыночной площади! Или слагать серенады. Тем более, что предмет моих воздыханий смеется надо мной, даже стоя на краю могилы. Ну почему же его насмешки так задевают меня?!»

– Сеньорита Беатрис, ну на меня-то вы можете положиться!

– Положиться — в чем, Лусия? Отправить с тобой записку с просьбой о свидании, как делают некоторые девушки и замужние женщины? – с горечью сказала Беатрис. – Будь дон Мигель в добром здравии, едва ли он вспомнил бы о моем существовании и тем более – откликнулся на эту просьбу. Даже если я была достаточно безумна, чтобы пойти на такое.

– Все дело в женщине, – вдруг уверенно заявила служанка. – Арабелла. Ее и звал вчера сеньор де Эспиноса.

– Что ты несешь?! – в голосе сеньориты Сантана прорезался гнев.

– Я кое-что вспомнила. Только не сердитесь! Вы же знаете его слугу, Хосе? Так вот, он славный парень и очень обходительный... – Лусия мечтательно улыбнулась, но тут же посерьезнела: – Ну да речь не о нем, – она заговорила совсем тихо, и Беатрис наклонилась к ней: – В прошлый раз на галеоне дона Мигеля была женщина... То ли гостья, то ли... ну, я не знаю. Дон Мигель спас ее с разбившегося корабля. Хосе не то, чтобы болтун, но однажды я шла в скобяную лавку и встретила его на улице, он был такой растерянный... Оказывается, дон Мигель велел купить женское платье, а бедолага не знал, куда пойти и что выбрать. Я помогла ему, ну и вытянула из него про эту гостью... Странно, сейчас-то он и носа не кажет... – расстроенно закончила она.

– Да, все дело в женщине, Лусия, – не скрывая грусти, отозвалась Беатрис, невольно представив, что всего пару недель назад де Эспиноса сжимал свою возлюбленную в объятиях. – И ничего не изменить...

– Сеньорита Беатрис, я, конечно, девушка темная и не прочитала ни одного из тех романов, что лежат вон там, на столе, и не знаю, как это бывает у благородных господ, – заговорщически прошептала Лусия. – Но сейчас-то той доньи Арабеллы нет. Бог весть, где она. А вы здесь, рядом с ним...

– Как раз у благородных господ и бывает, что чем дальше их идеал, тем сильнее они поклоняются ему...

– Э, идеал... разве с ним тепло, с идеалом-то?

– Будет, Лусия, придержи-ка язык, – строго ответила Беатрис.

– Молчу. Только... вы всегда такая веселая были, ласковая ко всем. Вот такой и оставайтесь.