2.
    Прошло три долгих года. По осенней слякоти к монастырскому обозу пристали двое стрельцов – в клюквенных кафтанах, один с мушкетом и бердышом, другой с рогатиной, с турецкой саблей и с парой пистолетов за поясом, оба виду разбойничьего. Представ пред отцом игуменом, рассказали, что уже несколько лет блуждают они по лесам – как ушли из Москвы, так и жили-проживали то как охотники, то как лихие люди. Пали на колени, покаялись, что душегубствовали не по военной причине, представили два кошелька – один с золотыми дукатами и ефимками, другой с изумрудами, просили наложить епитимью на них, допустить до причастия. Отец игумен, подумав, велел им оставаться – мол, не обеднеет же монастырь от двух лишних ртов. Две трети добычи забрал в монастырскую казну, треть отдал казначею – записать на рабов Божиих Григория и Семёна, из той трети по три полтины серебром выдал им – мол, вы теперь послушниками будете, вам многого не надо. В лучшем случае, за год эти три полтины потратите. Опять же, монахам по обету за оружие нельзя браться, а обозы сопровождать-охранять надо. Нашли двух послушников, купили две лёгкие фузеи да две пары пистолетов, отдали Григорию-стрельцу под начало – то стрельбам да обращению с оружием учить сих отроков, то охотиться, то сторожить-охранять угодья. Однако, отец игумен тайком призвал к себе Федьку и велел ему срисовать незаметно обоих стрельцов – лица крупно, по две парсуны в фас и профиль, и в полный рост. На Федькин вопрос игумен ответил:
- Видишь ли, отроче, вижу, что они лиходеи, посему кого-нибудь и вопрошу, сыск свой учиню. Лиходей лиходею рознь бывает, иной раскается в грехах, а иной с грешным умыслом воровство учинить сюда пришёл.
Федька невольно задрожал – одно дело с мальчишками деревенскими на кулачки сцепиться, совсем другое – настоящих убийц и разбойников распознать. Но, почувствовал, что и тянет его посмотреть, а то и поучиться, как из пистоля да из мушкета стреляют.
- А ну как вправду воровство учинят, владыко? – вырвалось у него.
- Господь милостив, - нахмурился игумен. Но тут же и подмигнул Федьке. – Ну ты сам подумай, Феодор, их двое, а нас в монастыре два десятка, и Бог нас ни умом, ни силой не обидел. Где я, грешный, а где отец протодиакон додумаемся до чего-то. Да и сами они себя обнаружат – не завтра, конечно, и не на следующей седмице.
- А может, и я чего увижу? – подумал вслух Федька.
- Глаз у тебя острый, ум бойкий. Только сторожись их – коли людей не в бою убивали, так ударить ножом тебя им проще, чем тебе лучинку остругать. Без нужды не лезь. А там, коли увидишь что странное – сообщай мне или отцу протодиакону.
Федька кивнул. Подумал и спросил:
- Владыко, а вот спросить можно?
- О родителях, имеешь в виду? – понятливо спросил настоятель. – Мать твоя крестьянского роду была, Агафьей её звали, преставилась при родах тобой. Вроде как даже просила, покойный отец Пантелеймон сказывал, чтоб Феодором тебя крестили.
— Вот про то и вопрошаю, - прервал его парнишка. – Вы да отец протодьякон, да отец Геннадий, например, меня Феодором кличете, а служник Афанасий – Филькой. Это у меня как, два имени?
Игумен расхохотался.
- Ох, Афоня, ну, чудесник! Крещён ты Феодором, Федькой, сиречь Божий дар. А друг твой почудить любит, вот и Филей тебя зовёт. Хотя, и он, думаю, прав. Феóфил ведь – любимец Божий. Ну, иди, чадо. Да помни – сторожись стрельцов-то пока.

* * *

Зима пришла в срок, с морозами да снегопадами. За две недели сугробов намело - в три дня не разгрести. Стрельцов парнишка успел срисовать, и не два-три рисунка сделал, а чуть ли не все десять. Часть снёс отцу настоятелю, часть почему-то оставил себе. Раза два с Семёном на зимнюю охоту ходил – зайцев да лис стрелять, первый раз из интереса увязался за стрельцом да послушником Мефодием, а во второй отец протодьякон сам сказал, мол, сходи, посмотри, как с фузеёй управляются. Федька и пошёл. А что, зимой дела немного, а охота - тут и развлечение, и интерес.

А вот как раз на обратном пути проезжал мимо них целый санный поезд – первые сани с четверкой буланых лошадей, вторые да третьи с парой, последние две одноконь. Вот во втором-то и увидел Федька девочку в белой шубейке с лисьим воротником, да из-под лисьей шапки торчали рыжевато-русые локоны. Она беседовала с кем-то, вертела головой, и на миг взгляд её пронзительной глубокой лазури пронзил Федьку. Аж до сердца, острее татарской стрелы пронзил. Сани-то промчались за несколько мгновений – лошади сытые, быстрые.
- Эва, ты заснул, парень? – ткнул кулаком его в бок Семён.
Федька подобрал тушки упавших в снег зайцев и пошёл следом за стрельцом.

(продолжение следует)