Серьёзный разговор

– Так вот, уважаемый Пётр Васильевич, – начал муз. – Моя задача в том, чтобы Лёля…
– А Лёля это кто?.. – перебил поэт.
– Лёлей я звал свою бывшую жену, по совместительству вашу бывшую музу, – с небольшим раздражением в голосе произнёс гость.
– А вас, простите, как зовут? – ничуть не смутившись, решил уточнить Наливайкин.
– Ах, да! – дёрнулся собеседник. – Я же не представился! Моё имя Болеслав. Состою в чине тайного советника. И это, между прочим, генеральский чин, так что поверьте, тактику и стратегию художественно-творческой интриги, о которой пойдёт речь, я знаю.
"Болик", – мысленно улыбнулся Пётр и категорически потребовал:
– Памятуя о моём псевдониме, я, тем не менее, настаиваю меня Лёликом не называть. И, раз уж об этом зашла речь, скажите, в каком чине была наша общая знакомая? Неужели, тоже тайная советница? Никогда бы не подумал, что она может быть кем-то вроде генерала.
– Как скажете, Пётр Васильевич, как скажете, – согласился с требованием Болик. – Что же касается, как вы выразились, "общей знакомой", то у муз другая иерархическая система. Она была музой седьмого разряда, заслуженным культуртрегером-словесником. Это что-то сродни майору. Однако позвольте, я всё-таки продолжу. А для лучшего понимания напомню стихи, родившиеся у вас под влиянием нашей перебежчицы:

Плакучая старая ива
Глядится в пучину пруда –
И слёзы пушисто-седые
С неё ниспадают туда.

– Да, помню такое, – слегка смутился Наливайкин. – Это дерево…
– Я знаю, – перебил его советник. – А теперь послушайте, что бы вы написали под моим творческим патронажем:

Пустил я на дрова рыдающую иву –
И баньку затопил, порадовать себя.
Под пряный дух парной пью пенистое пиво,
Об иве старой той нисколько не скорбя.

– Чувствуете разницу? Упадничество, декаданс, архаика – вот те слова, что характеризуют написанное вами. И позитив, радость, современность – характеристики текста в моём, наспех сочинённом, варианте. К тому же правдиво вышло, не так ли?.. – и гость пытливо взглянул на Петра. – Но да бог вам судья, я о другом. Причина столь существенных различий в том, что у нас с Лёлей разные эстетические императивы. И хочу заметить, что Лёля не одинока в своём творческом подходе. Полагаю, чуть ли не девяносто девять процентов муз придерживаются тех же позиций. И все их многочисленные питомцы и питомицы пишут нечто подобное, малоотличимое одно от другого. Поэтому согласие на опекунство другой музой вам ничего в творческом плане не даст. А жизнь на месте не стоит. И поэзия меняется. Она становится более откровенной, менее зашоренной. Думаю, вы читали произведения современных успешных авторов. Не правда ли, порой весьма неожиданно? Нет, я не призываю вас петь гимн собственным гениталиям, как это сейчас модно в фем-литературе или сочинять малопонятные матерно-богатые верлибры. Но делать что-то надо. Иначе вы никуда не пробьётесь, так и оставшись в толпе провожающих на перроне, наблюдая как поезд поэзии уходит и гудит вам всем на прощание.
– И что мне надо будет сделать конкретно? – решил ускорить разговор поэт. – Ну, чтобы в поезде, а не на перроне?..
– Вам надо будет сменить поэтическое амплуа, Пётр Васильевич, – сказал как припечатал собеседник. Нужно стать драконом в поэзии. Увидел – сжёг. А то, что не сгорело – сожрал и переработал. За вами должна оставаться выжженная и удобренная для последователей творческая стезя. Ярость нужна в поэзии, преобразующая действительность инициатива. А у вас пока в этом смысле – ни бе ни ме ни кукареку. Как вы полагаете, почему Лёля ушла? Вы последний роман соседа вашего читали? "Низвержение и взлёт" называется. Знаю – не читали, хотя в столе он третий месяц лежит. Яростно пишет товарищ! Хоть и глупо. Он там жизнь девицы описывает, как она сначала по рукам пошла – и тут он зверски обличает её, а потом она одумывается – и он не менее зверски обличает уже всех, кроме неё. Ему бы сценарии для сериалов писать, хотя таких сценаристов – ложкой ешь. И главное, когда он пишет, то не стесняется ничего. В смысле – абсолютно ничего! Образно говоря, Семиглаз этот – хулиган слова. А Лёля, хоть и муза, но женщина. Тем более, женщина с идеалами и чувством нюха на занафталиненное прекрасное. Она возвышенная барышня, а такие любят хулиганов. Потому и влюбилась она в этого вашего Семён-Степаныча. И решительно пошла спасать его от себя самого. Теперь вы должны стать ещё большим хулиганом, чтобы наша общая знакомица захотела вернуться. А вот как придёт обратно – тут можно будет и подумать, принимать её или нет. Главное – от соседа уйдёт и, уверен, возврата к нему не будет. Это и нужно мне. А вам нужно, чтобы творчество ваше не заглохло. Оно и не заглохнет, поскольку я Лёлю временно подменю. И поддержу вас всемерно.
– Мда… не зря вас бесами-искусителями называют, – пробормотал Пётр Васильевич. – Но мне нужно время. Подготовиться, набраться сил. Изнасиловать свою творческую ипостась, знаете ли, не просто. Это сосредоточенности требует. А у меня жена через три дня приезжает.
– Всё у вас получится, – успокоительно махнул рукой бес. Уже получается. Эк вы завернули: "Изнасиловать свою творческую ипостась"! Продолжайте в том же духе – и не беспокойтесь ни о чём. А супругу вашу я на себя возьму. Ещё на десять дней она по-любому задержится.
Пётр Васильевич вздохнул, прислушался к собственным ощущениям – нет ли внутри каких опасений, не кричит ли ему "брось ты это дело!" интуиция и, убедившись, что ничего подобного нет, вздохнул и сказал:
– Хорошо, я согласен. Хотя и не понимаю, чем вам Семиглаз не угодил, в отличие от меня.
– А это, уж извините, закрытая информация, она вас не касается, – сообщил собеседник. – Однако я рад успеху переговоров. Ну что, значит – договор?
– Договор! – ответил Пётр.

И проснулся.

_______
Начало: Дракон. #1
Продолжение: Дракон. #5