и вновь позволю привести себе карту, дабы напомнить где северо-западные рубежи Альби
а где - Джинера



Глава 16

«Лето 988 года Эры Странника выдалось жарким, и не только потому, что солнце щедро являло нам свой лик, но и постоянными стычками на северо-западном рубеже Альби. Пиррейские кланы, позабыв о полувековой договоренности, то и дело тревожили своими набегами селения, особенную же тревогу вызвало то, что после нападения на Аржуанские копи были обнаружены тела галейцев, переодетых пиррами. Галейский посланник, граф Моруа отрицал любую причастность галейской армии к сему недружественному шагу, списывая все на обычный разбой, однако на Совете Равных было решено усилить гарнизоны приграничных крепостей и направить ноту королю Лодо...»

Гильем Лора, Летопись Альби

Таласса, месяц трав 988 ЭС


Принчепс Эрнан Монтего вышел во внутренний дворик, который примыкал к кабинету, и в котором он любил предаваться размышлениям.

Переговоры с дуком Джинеры, доном Винценцо Конти, изрядно утомили. А когда дон Винченцо внезапно предложил руку своей дочери «в знак серьезности намерений и для большего укрепления союза», Монтего не сразу справился с изумлением.

Дон Винченцо пояснил:

«Я женился рано и против воли отца, не взирая на незнатность Ревати, и то, что она была из далекой страны полудня, где люди чтят не Странника, а своих богов. Лара унаследовала ее красоту, а моя вторая жена позаботилась о том, чтобы воспитать ее в наших традициях. Но в Этррури, учитывая обстоятельства, я вряд ли найду ей достойного мужа. Достойного, - с особой интонацией подчеркнул дон Винченцо. - Таково мое условие…»

Сами по себе политические браки не были такой уж редкостью, однако кто бы мог знать, что известного своим прагматизмом Конти, отца пяти сыновей, настолько беспокоит судьба старшей дочери от иноземки, что он поставил брак условием для заключения союза? Или хитроумный политик видел в этом для себя дополнительные гарантии? Если, конечно, дона Лара сама не являлась скопищем пороков. Впрочем, принчепс был уверен, что девица хороша собой и способна произвести на свет дюжину здоровых отпрысков. Поколебавшись, он согласился, выторговав в добавок снижение процента по займу. Разговор был важен для Альби. Голос вольной Джинеры - самый влиятельный в Этррурском Альянце, а джинерские дуки славились умением держать слово.

Он распрощался с Конти, когда уже светало. Дуки не только держали слово - но и пристально следили за тем, чтобы и их союзники отвечали им взаимностью. И поэтому к выбору достойной партии для доны Лары следовало подойти со всем тщанием. Прогуливаясь меж растущих в огромных вазонах апельсиновых и лимонных деревьев, Монтего перебирал в уме возможных кандидадтов. Однако… Одни были женаты или обручены, другие стары или отличались распутством и дурным нравом…

Имя полковника Оденара сперва лишь скользнуло по краю сознания, а затем завладело мыслями принчепса. Оденар уж точно не был замечен ни в кутежах, ни в каких-либо сердечных привязанностях. Злые языки утверждали, что у него и вовсе сердца нет.

Эрнан ценил сдержанного северянина за верность, военный опыт и храбрость. Именно от Оденара исходило предложение уделить особое внимание полевой артиллерии, и часть полученных от этррури денег пойдет на отлив новых пушек. Эрнан приблизил к себе «ноорнского варвара», вызвав удивление, а то и досаду у альбийской знати, и пожаловал титул барона Рассильонского. Придворный титул, к которому не прилагалось земель, но который позволял «варвару» встать на одну ступень с ненаследными отпрысками аристократических родов. Это заставило умолкнуть наиболее рьяных недоброжелателей ноорнца.

В прошлом году на северо-западе Альби сделалось неспокойно: пирры, нарушив полувековой мирный договор, начали тревожить селения в приграничных землях. И тогда Эрнан на совете Равных настоял, чтобы Оденар принял командование Кардским полком. Особый полк — и особая милость. Или проклятие...

Ну что же, брак с дочерью дука Джинеры добавит влиятельности барону Рассильонскому... Прервав размышления, Эрнан окинул взглядом громаду дворца. Первые лучи солнца окрасили в розовый цвет черепицу, резные башни по углам, но в дворике еще лежала тень. Он заметил колеблющийся свет в окнах библиотеки: Лора тоже провел бессонную ночь.

Не только пирры внушали беспокойство. Нечто неуловимое витало над Орнеем, сквозило за сухими строчками донесений из Галеи и далекого Сахрейна. Отрицание доселе незыблемого и нелепые измышления о Страннике в памфлетах, внезапно разбросанных по рыночной площади, смутные слухи... Он поручил хронисту изучить древние летописи, чтобы представить на совете. Надо бы узнать, насколько Лора продвинулся в своих изысканиях.

***

Из приоткрытого окна доносился гомон пробуждающейся Талассы. Солнечные лучи падали на мраморный подоконник, преломлялись в неровностях разноцветных стекол витража, отбрасывая радужные пятна на пол. Лора задул почти догоревшую свечу, затем вновь обмакнул перо в чернильницу. За спиной послышались быстрые шаги, и его рука дрогнула; с кончика пера сорвалась капля чернил, растеклась на плотном желтоватом листе жирной кляксой.

— Да чтобы тебе за Предел провалиться, негодный мальчишка! — недовольно воскликнул Лора, оборачиваясь к тому, кто нарушил его сосредоточенность. И его досада тотчас сменилась смущением: в двух шагах от стола стоял принчепс альбийский.

— Сьер Эрнан… — пробормотал хронист. — Я думал, это Жеан вернулся с новыми перьями…

— Твой подмастерье завалился спать где-нибудь на кухне. Или на конюшне. А ты опять всю ночь глаз не сомкнул?

— Как и вы, месьер.

Монтего кивнул и потер переносицу:

— Этррури упрямы, как пиррейские мулы. Но Альби нужны союзники.

— Дук Джинеры? — спросил Гильем, догадываясь, что длившиеся всю ночь переговоры проходили непросто.

— Дон Винченцо согласен предоставить займ и даже не под самый грабительский процент, — устало проговорил принчепс. — И наши корабли смогут беспошлинно заходить в порт Джинеры…

— Но? — Гильем слишком хорошо знал своего господина.

— Всегда есть «но»... — принчепс с любопытством заглянул в записи: – Мудрость принчепса Альби, герцога Монтего, по праву нареченного Справедливым... – прочитал он вслух и приподнял бровь: — Так значит, по праву — Справедливым?

— По праву, ваша светлость, — твердо ответил Лора.

— Отрадно знать, – хмыкнул Мотего : – Но вернемся к этррури. Дук хочет укрепить наш союз брачным договором.

— Брачным?

— Именно. У него есть дочь от первого брака. Поскольку это был мезальянс, у сиятельного дука возникли сложности с устройством судьбы девушки. Но я давно и, так скажем, счастливо женат, и старший из моих сыновей — тоже, а младший еще не вошел в брачный возраст... — на губах принчепса появилась ироничная улыбка. — Поэтому дон Винченцо великодушно согласился выдать дочь за одного из моих придворных, не старше пятидесяти и не моложе восемнадцати лет, без физических уродств или тяжких пороков.

— И вы уже выбрали… претендента? — позволил себе иронию Гильем.

— Сьер Раймон Оденар.

— Волк Ноорна? — хронист удивленно взглянул на принчепса.

— Уверен, что сьер Раймон отнесется к моему предложению с должным пониманием, — сухо ответил Монтего. Он отступил от стола и подошел к окну и вдохнул воздух, напоенный ароматом цветущего под окнами жасмина. — Что ты думаешь о Страннике? — задал он неожиданный вопрос: — Кем он был?

— Летописи говорят, что он был высшим… существом, — пробормотал хронист и, помолчав, осторожно спросил: — А что думаете вы?

— Он был человеком, — отрывисто проговорил принчепс, поворачиваясь к нему. — Пусть выдающимся, но человеком. А эти полеты на драконах и битвы на молниях… Неизвестно, что еще напишут про нас в грядущем.

Гильем осенил себя знаком рассеченного круга.

Эрнан усмехнулся и шагнул к дверям:

— Ложись спать, мой верный Гильем. Да не брани Жеана. А я еще должен объявить мою высочайшую волю сьеру Раймону.

***

Выйдя из библиотеки, Эрнан направился по длинному сводчатому корридору, ведущему к малому кабинету, который использовался для наиболее доверительных или деликатных бесед. Разговор предстоял не самый простой. Должно быть, сьер полковник уже прибыл.

И действительно, когда принчепс завернул за угол, он увидел возле дверей кабинета высокую широкоплечую фигуру Оденара, одетого, вопреки пышной моде альбийского двора, в темно-коричневый колет, кюлоты и высокие сапоги для верховой езды. Разве что сорочка из тончайшего батиста с манжетами и отложным воротником, украшенными этруррскими кружевами, превосходная выделка кожи колета и сапог и расшитая перевязь, к которой крепилась шпага с золоченным эфесом отличали его от какого-нибудь обедневшего дворянина.

Ноорнец склонил голову в строгом военном приветствии.

— Месьер.

— Рад тебя видеть — достав из кармана камзола ключ, Эрнан отпер кабинет. — Входи.

Внутри он приглашающе махнул рукой Оденару на одно из двух кресел, стоящих возле столика из черного дерева.

—Ты получил записку?

— Я как раз собирался к вашей светлости. Посыльный застал меня на пороге дома. На рассвете прискакал гонец из Карды.

— Какие новости?

— Три дня назад со стороны Ветанга была вылазка. На этот раз пирры добрались до копей Аржуана. Перебили рудокопов, сожгли горные механизмы. И судя по всему, собирались устроить обвал в штольне, однако не успели.

— До сих пор их больше интересовал грабеж деревень, — задумчиво проговорил Эрнан. Известие его встревожило: в Аржуане добывалась большая часть селитры для производства пороха. — Какой из кланов?

Оденар покачал головой:

— На них не было знаков рода. Но, — он потянул себя за светлый ус, — в донесении говорится, что шайка была хорошо вооружена, и среди нападающих были и галейцы, а значит, налет не случаен. Мои люди отбросили их за пределы Альби, но я хотел бы на месте разобраться, что там затевается. Как они смогли незамеченными проникнуть так далеко?Поэтому прошу вашего соизволения отправится в Карду.

— Не случаен, — согласился Эрнан. — Молодой Лев пробует клыки и когти. Поезжай. Сегодня я соберу совет. Нужно подкрепление, чтобы усилить гарнизон в Карде и других приграничных крепостях. Но я позвал тебя не для этого. Дук Конти согласен на союз с Альби, но в придачу к договору предлагает руку своей дочери.

— В самом деле? — с вежливым вниманием спросил Оденар. — И кто же счастливый жених?

Принчепс вздохнул. Ноорнцы не любят витиеватость юга.

— Я считаю, что наиболее подходящий кандидат — это ты.

Оденар ошарашенно уставился на него:

— Что?!

— Поверь, это не было легким решением. И, разумеется, дук дает богатое приданное...

— Жениться? — точно не слыша, спросил Оденар: — Мне? Но… зачем?

Принчепс вздохнул еще раз и зашел с другой стороны:

— Сколько тебе лет, Раймон? Тридцать?

—Тридцать четыре.

— И ты, насколько знаю, никогда не был женат и не имеешь детей. Негоже оставить такую кровь без продолжения в потомках. А дона Лара, по словам дука, красива и воспитана в строгих этррурских традициях.

— Вряд ли дочь дука будет счастлива с мужем, который большую часть времени проводит в приграничных крепостях.

Эрнану неожиданно пришлось сделать над собой усилие, чтобы не отвести взгляд:

— Большую часть времени, — повторил он, делая ударения на первом слове. — Из этррури получаются самые преданные жены, которые не доставляют хлопот. Моя жена из этруррского рода Ногарола, и она — лучшая доля для мужчины, обремененного многими заботами.

Сказать по правде, принчепс не рассчитывал, что Оденар с восторгом отнесется к подобной затее, да и кто отнесся бы? Однако брак по сугубо политическим соображениям был обычным делом, тем более — при дворах орнейских владык, и большинство молодых дворян без особых затруднений сочетали наличие в своей жизни супруги и любовницы, да еще и не одной. Эрнан мысленно подбирал доводы, ожидая яростных возражений, но их не последовало. Но и ставшее замкнутым лицо ноорнца его удивило.

— Раймон, послушай. Я не приказываю как сюзерен, но прошу. Как друг, коим надеюсь себя считать. Но если есть причины, по которым… — он замолчал, выжидательно глядя на Оденара.

Тот качнул головой и хрипло произнес:

— Никаких причин нет, месьер.

Внимательно наблюдавший за ним Монтего увидел, что ноорнец уже полностью владеет собой.

— Этррури — прекрасные жены, а Альби нужны союзники. И пушки. Я согласен, — твердо добавил Оденар.

Глава 17

Месяц Летних Костров, 988 ЭС, Джинера


Белогрудый коломбо топтался по мозаичным плитам террасы, ворковал, красуясь перед подругой. А та не обращала на него внимания и деловито собирала крошки, бесстрашно подбираясь к самым ногам. Лара разломила миндальное печенье и кинула птицам. Самец оставил ритуал ухаживания и тоже принялся клевать подношение. Девушка чуть улыбнулась: недолго же длился любовный порыв.

Дуновение бриза донесло запах моря. Лара поднялась с резной деревянной скамьи, поставленной между вазонами с апельсиновыми деревцами, и подошла к балюстраде. С вершины Старой башни, самой высокой из четырех, было видно море. Полдень растекался зноем, над Джинерой повисла дымка. Черепичные крыши Читавеккья сбегали вниз, туда, где вовсю кипела жизнь Нижнего города и гавани. Но сюда, на Гранде-Коллину, доносился лишь отдаленный гул, почти не нарушающий безмятежный покой Палаццо д'Аурора. Впрочем, покой был нарушен приближающимися голосами, среди которых она узнала голос своей камеристки, Мануэлы. Коломбо, заполошно хлопая крыльями, метнулись ввысь.

- Лара, вот вы где! - раздался за спиной глубокий контральто. - Вас все обыскались.

Лара обернулась. Мачеха величественно плыла к ней во всем великолепии нового туалета. Изумрудное верхнее платье с распашной юбкой было отделано золотой тесьмой на рукавах и по подолу. Квадратный вырез лифа обрамляли кружева в тон нижней, молочно-белой юбки. В каштановых волосах поблескивали жемчужные нити; плечи и грудь прикрывала шифоновая вуаль. За ее спиной семенила растерянная камеристка.

- Простите, дона Эриния, что доставила вам хлопоты. Не знала, что я понадобилась...

- Никто не догадался, что вы на террасе Старой башни, - с мягким упреком сказала Эриния. Даже подьем по крутой лестнице не сбил ее дыхание, и не зажег румянца на аристократически бледном лице. Ее губы улыбались, но зеленые, кажущиеся еще ярче от цвета платья, глаза смотрели холодно: - Вернулся ваш отец.

Сердце радостно забилось: отец уехал в Альби два месяца назад и не послал ни одного гонца.

- Вернулся?! Когда же?

- Вы слишком увлечены созерцанием эфемерных далей. Разве вы не слышали переполох?

Лара передернула плечами: безупречная в манерах мачеха как никто другой могла заставить ее почувствовать себя неуютно.

- Я... задумалась. Благодарю, что сообщили мне. Где отец?

- Дон Винченцо будет ждать в кабинете, у него важное известие для вас.

Она шагнула в сторону, намереваясь обойти Эринию, но та остановила ее:

- Но не собираетесь же вы явиться к нему в подобном виде? Переоденьтесь, и пусть Мануэла причешет вас.

Хотя Лара не считала что ее скромное домашнее платье отец сочтет неподобающим, но пререкаться с мачехой и дать ей омрачить радость встречи не хотелось. Она присела и наклонила голову:

- Хорошо, дона Эриния.

Мануэла убирала под серебряную сеточку волосы, а Лара, сидя перед зеркалом, задумчиво разглядывала себя.

- Не тянет ли здесь, госпожа?

В зеркале Лара перехватила неуверенный взгляд девушки: Мануэлу приставили прислуживать ей в прошлом месяце, поскольку прежняя горничная собралась замуж. Дона Эриния неохотно отпустила расторопную Дженизу, однако робкая и тихая Мануэла нравилась Ларе больше ее болтливой предшественницы.

- У тебя хорошо получается, - подбодрила она горничную.

Но что за важное известие собирается сообщить ей отец? Отчего-то стало тревожно, и она встряхнула головой. Темные кудри рассыпались по плечам, и камеристка расстроенно охнула.

- Извини, Мануэла, — с сожалением сказала Лара, досадуя на себя. Теперь служанке придется начинать все с начала.

Наконец, едва замер мелодичный перезвон из часовой башни храма, возвестивший о наступлении часа вола*, Лара, в небесно-голубом наряде из креп-сатина подошла к дверям отцовского кабинета.

Створка была закрыта неплотно, и по доносящимся голосам девушка поняла, что дона Эриния уже внутри. А она-то думала, что сможет поговорить с отцом наедине!

Вздохнув, Лара взялась было за ручку, но застыла на месте, услышав голос мачехи:

- Не думаю, что нам следует медлить со свадьбой, Винченцо. Ларе миновала двадцать первая весна.

Свадьба? Ее свадьба?! Сердце замерло, потом зачастило. Между тем Эриния вкрадчиво продолжала:

- По Джинере гуляют слухи несмотря на все наши усилия. Это бросает тень на род. Того и гляди люди начнут судачить в открытую о...

- Довольно, Эриния, - прервал ее отец.

Лара закусила губы, слишком хорошо зная, что собиралась сказать мачеха. Несколько мгновений в кабинете было тихо, потом вновь заговорил отец:

- Людям свойственно болтать о том, в чем они не смыслят. Поспешность также неуместна.

- Никакой поспешности не будет. Понадобится самое малое месяц или даже два, чтобы подготовить приданое...

Девушка сглотнула, пытаясь справиться с собой, и решительно толкнула дверь.

- Отец!

Стоявший у окон дук Винченцо обернулся к ней, и ласковая улыбка появилась на его губах:

- Здравствуй, дорогая. Какая же у меня красавица!

Он шагнул к ней, раскрывая объятия, и Лара, как в детстве, подбежала и уткнулась лицом ему в грудь. Ей показалось, что отец вздохнул.

- Ах, дитя, - подала голос мачеха, - Скоро ты будешь счастлива...

Лара отстранилась. Дона Эриния сидела в кресле возле стола, прижимая кружевной платочек к глазам.

- Оставьте нас, Эриния, - ровным голосом произнес отец.

- Но...

- Позже вы обсудите с Ларой все необходимые вопросы.

Мачеха на миг утратила ледяное достоинство, позволив досаде проявится на лице, но тут же пропела:

- Как пожелаете, муж мой...

Выждав, когда жена уйдет, Винченцо спросил:

- Ты слышала наш разговор?

- Только пару фраз, - потупилась Лара.

- Присядь, - он указал на кресло, которое занимала Эриния, а сам сел напротив.

- Я не хотел, чтобы ты узнала вот так, но на все воля Странника.

Дочь кивнула, не поднимая головы, ее пальцы сминали ткань платья на коленях.

- Кто мой нареченный?

- Приближенный причепса альбийского. Полковник Раймон Оденар.

- Не альбиеец. Он дурен собой или стар?

- Неужели ты думаешь, что я отдам единственную дочь за урода или старца? Сьер Оденар родом из Ноорна. Ему тридцать четыре года и Эрнан Альбийский охарактеризовал его как человека достойного и благородной внешности. Но я вижу, что ты не рада.

- Отец, зачем мне уезжать от вас? - Лара подняла на него блестящие от слез глаза.

- Дитя мое, покинуть, когда придет срок, отеческий дом — удел всех девушек, - Винченцо улыбнулся: - Не в обитель же сестер Странника ты собралась?

- Возможно, это было бы лучшим выбором для меня. Вы же не сказали месьеру принчепсу о... моих особенностях? - прошептала Лара.

Тьма раздери Эринию и ее длинный язык! Девочка услышала больше, чем он полагал!

- Не говори ерунды, - тяжело произнес Конти. - Совпадение, пусть трагическое, но совпадение. Ты не одержимая, обряд доказал это. И магистр Аврелиан прилюдно подтвердил, что в тебе нет ни капли Тьмы. Но если ты продолжишь упорствовать, то можешь и в самом деле навлечь на себя беду. Особенно, когда окажешься в чужом краю.

- Поэтому...

Конти, теряя терпение, втянул в себя воздух, затем медленно выпустил его сквозь зубы и сухо сказал:

- Ты моя дочь. И ты будешь достойна имени Конти, ведь так? Ступай, Эриния желает обсудить с тобой ткани для новых платьев.

Дочь ушла, пряча слезы. Оставшись один, Винченцо раздраженно ударил кулаком по подлокотнику кресла и мысленно пожелал жене прикусить язык, да как следует! Затем встал и прошелся по кабинету взад-вперед. Меньше всего он хотел, чтобы разговор коснулся этой темы. Прошло много лет, но все случилось как будто вчера...

… Отец отправил его в Сахрейн, постигать искусство дипломатии в составе посольства Альянца. На невольничьем рынке Саэтты Винченцо увидел рабыню. Она словно сошла с древней фрески. Огромные глаза глянули ему в душу, и он остолбенел, завороженный ее красотой. Ушлый купец заломил цену, вдвое превышавшую стоимость сильного раба, но молодой эррурский аристократ не стал торговаться.

Ревати привезли из отдаленного уголка Сахрейнского эмирата, она была одной из последних представительниц какого-то истребленного сынами пустыни народа. Разумеется, отец был недоволен глупой расточительностью отпрыска, и пришел в ярость, когда узнал, что тот собирается не просто дать волю девушке, но и жениться на ней. Неслыханный скандал!

Конти слабо улыбнулся и, подойдя к окнам, распахнул створки. Тогда у него впервые прорезался фамильный характер, а вернее — упрямство: он нашел жреца, согласившегося совершить тайный обряд. Отцу пришлось уступить и срочно придумать Ревати благородное происхождение.

...У нее была шкатулка с причудливой формы фигурками, выточенными из слоновьей кости. Она подолгу могла перебирать их, раскладывала в сложные комбинации или бросала наугад. И иногда вдруг советовала мужу отказаться от выгодного предложения или поверить в невероятные слухи. Поначалу Винченцо отмахивался, потом стал прислушиваться. Он не распространялся о необычном даре Ревати, но Джинера все равно знала, что жена молодого Конти якшается с неведомыми силами.

Он не обращал внимание на косые взгляды и шепотки и любил жену с пылом первого чувства. Любила ли его Ревати? Он был уверен, что да. Но временами он смотрел в ее черные глаза, и ему казалось, что он смотрит в глаза самой Ночи. Тогда он спрашивал себя, а так уж неправы те, кто считает ее ведьмой?

Лара настолько похожа на мать, что глядя на нее, Винченцо видел Ревати в юности. Но он не ожидал, что она унаследует способности матери. Впервые странности проявились, когда Ларе было шесть лет, незадолго до смерти Ревати. Девочку начали мучать кошмары, от которых она просыпалась, захлебываясь рыданиями.

«Ворон схватил маму когтями и унес!» - повторяла она.

На его встревоженные расспросы Ревати печально улыбалась и молчала, она ни на что не жаловалась, лишь обручальный браслет с каждым днем становится все свободнее для ее запястья. Через месяц ее не стало.

Винченцо относил сны Лары к обостренному детскому чутью. Все-таки признаки болезни матери были очевидны. Да и после смерти Ревати кошмары прекратились. Но происшествие с Джулианой Морандой, дочерью одного из самых богатых негоциантов Джинеры, взбудоражило весь город. Джулиана часто гостила у них, и девочки ладили меж собой. Пока Джулиана случайно или из шалости не опрокинула флакончик с тушью на портрет, нарисованный Ларой.

По словам девочки и ее матери, Лара побелела, как полотно, и выкрикнула:

«У тебя будет гореть под ногами земля! И на твоем лице расцветут Ночные лилии**!»

Сама Лара ничего не помнила...

Ссору прекратили, однако на следующий день в особняке Моранды вспыхнул пожар. Джулиана выжила, но ее лицо осталось изуродованным ожогами. Особенно мнительным казалось, что по форме они напоминали лилии. Лара тяжело переживала случившееся, считала, что притянула несчастье своими словами. А Моранда потребовал созыва Совета Джинеры, где обвинил Лару в одержимости демонами из-за Предела, попутно припомнив колдовство матери-чужеземки. Он настаивал на обряде Очищения. Влияние семьи Конти были в данном случае бессильно, Совет поддержал негоцианта. Ларе предстояло пройти по узкому - в одну плитку - проходу между двумя священными огнями. Винченцо провел бессонную ночь перед тем, как сказать дочери о решении Совета. Однако девочка на удивление спокойно восприняла его слова.

Когда она ступила на треугольную площадку храма и направилась к пылающим в центре кострам, Конти закрыл глаза, ожидая услышать ее полный муки крик. Но стояла тишина, нарушаемая лишь дыханием собравшихся людей — представителей всех знатных семейств Джинеры. Потом слитный вздох всколыхнул душный пряный воздух.

- Чиста! Лара Конти, дочь дука Конти — чиста! - огласил своды храма зычный бас магистра Аврелиана. - И пусть никто отныне не усомниться в том!

Он не знал, почему огонь не оставил следов копоти на белом платье и не опалил волос дочери. Не раз собирался расспросить, но слова замирали на языке. Шли годы, способности Лары — если они действительно были, никак не проявлялись. И Винченцо считал, что трагедия изгладилась из памяти людей. Пока три года назад не завел разговор с доном Гильермо Асуаной, намекая на возможность породниться.

- Скажу вам откровенно, дон Винченцо, и возможно, я — единственный, кто будет честен с вами. Если бы у вас была еще одна дочь, почел бы за честь. Но я не хочу, чтобы после супружеской ссоры у моего сына загорелась под ногами земля...

Конти был неприятно поражен и велел навести справки, осторожно выясняя настроение глав других семей. Результаты повергли его в еще большее смятение.

Он нахмурился и отошел от окна. Предложение союза со стороны Альби пришлось как никогда кстати. И вряд ли достойный во всех отношениях ноорнец будет дурно обращаться с его дочерью. А он пошлет в Талассу соглядатая, чтобы быть наверняка в этом уверенным.

***

Вероятно, дона Эриния ждала ее в главном зале или в Девичьей гостиной — личных комнатах Лары, однако девушка, пройдя по галерее, повернула в противоположную сторону и спустилась по боковой лестнице, ведущей в старую часть парка. Пинии и эттрурские кедры давали густую тень. Лара остановилась под пышными кронами и вдохнула смолистый аромат, особенно сильный в преддверии вечера. В голове не укладывалось, что самое большее через пару месяцев она уедет из Джинеры, и скорее всего — никогда не вернется назад.

Души северян суровы и грубы... Жених представлялся ей похожим на воителя с фрески храма, где изображалось одно из сражений эпохи Тьмы: мужчина огромного роста, с развевающимся светлыми волосами и глазами цвета льда беспощадно разил мечом жалких демонов.

«И прилетит он на ужасном драконе, который пожрет бедную деву, - абсурдность возникшего образа рассмешила Лару. - Чего я печалюсь? Уж точно, северянину не сравниться в холодности с доной Эринией».

Почему она решила, что никогда больше не приедет в Джинеру? Ноорнцы — не сыны пустыни, и дают своим женам куда большую свободу, чем то принято даже в Этррури. К тому же Альби не так уж и далеко, и природа там мало отличается от здешней.

Ей жаль расставаться с отцом, но ни со сводными братьями, ни с мачехой нет никакой душевной близости.

А любовь, то сердечное томление, о котором шептались девушки на устраиваемых отцом приемах? Их признания будоражили, но Лара не могла бы похвастать, что ее сердце хоть раз дрогнуло при виде юношей, являющихся предметом обожания и жарких споров. Лишь однажды, мимолетная встреча посреди шумной улицы, лицо, мелькнувшее и растворившееся в толпе, ставшее миражом... Какой вздор. И не пристало дочери дука помнить об таком.

Она уселась на покрытый слоем опавшей хвои пригорок. Неумолчный цокот цикад успокаивал. В сгущающихся сумерках возникла тень, блеснули два золотых топаза. Лара протянула руку и послала мысленный зов, как когда-то учила мать. Она плохо помнила лицо матери, остался лишь светящийся ореол и ощущение безграничной любви, да умение ладить с животными, особенно — кошками.

Крупный черный кот бесшумно подошел, щуря глаза, боднул лобастой головой руку. Лара почесала его меж ушей. Полудикий крысолов, неведомо как пробирающийся в дворцовый парк. Она совершенно не боялась его, а он ни разу, даже играя, не оцарапал ее. В самом ли деле мать передала ей свой дар – а вернее – свое проклятие?

Однажды Лара услышала брошенное ей вслед с боязливой неприязнью – «порченная».

Отец полагает, что случаем с Джулианой все и ограничилось, однако Лара быстро научилась молчать о странных снах. Касались они других людей, собственную судьбу предсказывать не удавалось. Впрочем, видения были редкими и обрывочными, и ничего пугающего или предвещающего гибель — так, мелкие неурядицы или радости.

«Магистр Аврелиан не может ошибаться...»

- Мне будет не хватать тебя, месьер Кот, - прошептала девушка, прислоняясь спиной к стволу пинии. Кот забрался к ней на колени, рокочуще замурлыкал. Лара рассеяно поглаживала его, дыхание ее стало размеренным.

«Все уладится, - пришла неожиданная уверенность, - Не так, как я могу себе представить и вряд ли, как бы мне хотелось, но уладится».

* сутки делятся следующим образом (в пересчете на земные)
03 час волка
06 утра — утренний гонг
09 час ласточек
12 — полдень
15 час вола
18 вечерний гонг
21 час гашения огней
24 полночь
и бой часов в середине каждого промежутка. "получасие"

** ненюфары - цветы, по некоторым мнением связанные с миром мертвых