Глава 3

Кроме спальни Беатрис были отведены еще несколько комнат в восточном крыле дома, в том числе - небольшая гостиная. Важная, как римская матрона, Мерседес показала их своей госпоже, а также продемонстрировала приготовленные платья. Беарис растерялась от великолепия тканей и богатой отделки и остановила выбор на самом скромном наряде оливкового цвета, по своему покрою не отличающегося от тех платьев, которые она носила до замужества.

Управляющий Фернандо, высокий и надменный мужчина с упорными темными глазами – под стать самому дону Мигелю, смотрел на нее не очень приветливо. Что, впрочем, не помешало ему склониться в безупречно учтивом поклоне. Он представил прислугу. Беатрис, медленно идя вдоль шеренги слуг, старалась запомнить всех по именам: она отдавала себе отчет, что ей придется завоевывать если не любовь, то уважение этих людей.

– А это Лопе и Санчо да Варгос, – закончил перечислять имена Фернандо.

Беатрис моргнула от неожиданности: последними стояли двое молодых мужчин, совершенно неотличимых друг от друга.

– Они братья. Близнецы, – зачем-то уточнил Фернандо, и Беатрис послышалась нотка недовольства в его голосе.

Братья даже поклонились одновременно, а потом на их лицах застыло одинаково отсутствующее выражение. Управляющий скользнул по Лопе и Санчо неприязненным взглядом, затем, сохраняя неимоверную торжественность, известил Беатрис, что к ее услугам есть портшез для прогулок. Кроме того, дон Мигель отдавал в ее распоряжение ключи от библиотеки и всех прочих комнат дома.

– Мерседес все покажет вам, донья Беатрис.

Для нее была также оставлена резная деревянная шкатулка с золотыми дублонами.

– Хотя мяснику и зеленщику уплачено вперед, а все кладовые полны, — добавил Фернандо, судя по всему, уверенный, что молодой госпоже окажется не по силам такая ответственность.

У Беатрис сложилось впечатление, что управляющий воспринял ее как прихоть своего хозяина и не желал признавать за ней право принимать какие-либо решения. Однако она не стала спорить с ним, а, с достоинством поблагодарив, взяла ключи и шкатулку.

Мерседес показала ей кухню и кладовые. Затем они поднялись в западное крыло дома, где располагались библиотека, кабинет и спальня дона Мигеля. Беатрис на мгновение задержалась перед дверьми спальни, подавляя искушение войти. Будто бы увидев личные покои своего непостижимого супруга, она смогла бы лучше понять его. Служанка вопросительно взглянула на нее, и Беатрис с самым равнодушным видом прошествовала дальше по коридору.

Что касается дона Мигеля, то он не вернулся ни в этот день, ни на следующий. Ни через неделю. Сердце Беатрис замирало, когда она слышала цокот копыт, и запыленный всадник въезжал в мощенный каменными плитами двор. Однако новостей не было – ни хороших, ни плохих.

Фернандо сказал ей, что эскадра вышла в море, и к прежним печалям Беатрис добавились новые. Она не ожидала, что на следующий день после свадьбы останется одна, в окружении незнакомых людей, и в доме, где едва ли с первого раза найдет нужную комнату, а дон Мигель даже не предупредит ее о своем отъезде. Пусть даже и осознавала, что семейная жизнь с адмиралом испанского флота предполагает частые и долгие отлучки супруга.

Дом был огромным, и ей пришлось потратить немало времени, чтобы изучить его. Часть крыши представляла собой террасу, куда вела широкая лестница. И Беатрис каждое утро поднималась наверх и до рези в глазах всматривалось в морскую даль.

Она поразилась количеству книг в библиотеке, но не нашла там никого из любимых авторов – как и сказал ей дон Мигель, он не тратил время на чтение романов, а посему не держал подобного вздора дома. Полки были заставлены тяжелыми фолиантами, труды богословов мирно соседствовали с военными мемуарами и жизнеописаниями воителей прошлых столетий. Беатрис попробовала почитать выбранную наугад книгу, но туман софизмов автора, рассуждающего о грехах невольных, свободе воли, раскаянии и прощении нагнал на нее сон. Гораздо больше ей понравился сад — большой, но несколько запущенный, явно требующий пары работящих рук. Она выяснила у Фернандо, что прежний садовник подхватил лихорадку и отдал богу душу, а нового не наняли.

– Слуги нанимаются только с ведома дона Мигеля, – предупреждая вопрос Беатрис, заявил управляющий.

– Хорошо, подождем возвращения дона Мигеля, — покладисто отозвалась Беатрис.

***

Прошло три недели. Беатрис несколько раз успела повидаться с сестрой, и Инес опять осталась разочарованной односложными ответами сеньоры де Эспиноса на вопросы о начале супружеской жизни. Эскадра где-то бороздила синие воды Карибского моря, и было невозможно предсказать, когда же адмирал де Эспиноса вернется домой. Но однажды утром море запестрело парусами, и Беатрис, увидевшая, как величественные галеоны входят в бухту, прижала руку к груди, стараясь унять забившееся сердце: как пройдет ее встреча с мужем?

«При условии, что он соблаговолит явиться домой», – пришла в голову непрошеная мысль.

«Не будет же он жить теперь на своем галеоне», – резонно заметила себе Беатрис.

Она приказала готовить праздничный обед, не сомневаясь, что ее распоряжение будет беспрекословно выполнено: за это время ей удалось добиться повиновения от всех слуг, кроме разве что Фернандо, который всегда имел особое мнение. Она и не решалась приказывать ему, понимая, что ей не хватает ни знаний, ни опыта ведения такого большого хозяйства.

«И полномочий отдавать ему распоряжения».

Покрытый бронзовым загаром, несущий с собой терпкие запахи моря и пороха, просмоленного дерева и пота, де Эспиноса появился как раз к обеду.

– Приношу свои извинения, донья Беатрис, за мое внезапное и долгое отсутствие, – сказал дон Мигель, когда Беатрис вошла в обеденный зал. Ей показалось, что в глазах мужа при виде ее мелькнула радость, однако он церемонно приветствовал ее, и она подавила свой порыв подбежать к нему, а вместо этого присела в реверансе: – Увы, война все еще идет, и долг адмирала Испании потребовал, чтобы я лишил себя удовольствия находиться в вашем обществе. Однако я вижу, вы прекрасно освоились, – он обвел рукой накрытый стол, – и даже вышколили моих бездельников-слуг. Что-то я не припомню, чтобы раньше меня встречали таким пиршеством.

– Ваши слуги преданы вам, дон Мигель, – пробормотала Беатрис. Она чувствовала себя весьма неуютно и изо всех сил старалась скрыть неуверенность: – Но, возможно, они не обладают даром предвидения...

– Значит, им обладаете вы, донья Беатрис?

– Я просто увидела корабли с террасы.

– Просто увидели. Понятно, – хмыкнул дон Мигель.

Он изучающе рассматривал Беатрис и она, досадуя на свое смущение, уткнулась в тарелку. Далее обед проходил в молчании, и только в самом конце дон Мигель вдруг спросил:

– Вам понравилась библиотека?

– Боюсь разочаровать вас, но моему женскому уму неподвластны высокие материи, – улыбнулась Беатрис.

– И ни одного милого вашему сердцу романа? Это мое упущение и я исправлю его, – свернув салфетку, де Эспиноса бросил ее на стол и поднялся. – Денег оказалось достаточно?

Беатрис, также вставая со своего стула, удивленно посмотрела на мужа:

– У меня не было необходимости тратить их, дон Мигель. Я сейчас принесу шкатулку.

– Неужели? Приятно осознавать, что моя супруга не только красива и умна, но и бережлива, – в голосе дона Мигеля звучала ирония, но Беатрис обрадовалась, предпочитая его насмешки той ледяной учтивости, с которой она столкнулась в день их свадьбы. – Не нужно ничего приносить.

Он подошел к Беатрис и поднес ее руку к своим губам, едва касаясь ими пальцев жены:

– Благодарю вас за этот обед. Сейчас я отправляюсь в резиденцию наместника его величества, а завтра мы попробуем вместе потратить немного того золота, которое я оставил вам.

***

Ночью Беатрис долго не могла уснуть, думая, что, возможно, муж переменил свое видение их супружеской жизни, но слово гранда Испании оставалось нерушимым. А утром Лусия сообщила, что дон Мигель ждет ее в кабинете.

– Ты не знаешь, зачем? – спросила Беатрис, но служанка не знала.

Из-за дверей кабинета доносились негромкие голоса. Недоумевая, что так спешно понадобилось от нее мужу, Беатрис толкнула створку двери и с любопытством огляделась: вся мебель в комнате была из красного бразильского дерева.

«Надо же, тот самый красный сандал, из которого еще можно добывать чудодейственное масло».

Дон Мигель склонился над широким столом, заставленным небольшими шкатулками.

Услышав шаги Беатрис, он поднял голову и сказал:

– Доброе утро, донья Беатрис, – он кивнул на низенького толстого человечка, почтительно застывшего возле стола: – Это сеньор Алонсо, ювелир. Подберите себе что-то из его изделий.

– Если донья Беатрис изволит послушать моего совета, то я порекомендовал бы это, – ювелир открыл одну из шкатулок, в глубине которой поблескивало золотое ожерелье с словно подсвеченным изнутри камнями цвета пламени. – Взгляните на опалы, их привезли из Перу.

– Какая красота!

Беатрис залюбовалась тонкой работой и необыкновенными, переливающими различными оттенками камнями.

– Опалы должны подойти к вашему цвету глаз и тону кожи. Вам нравится?

– Да, очень, но я никогда не носила ничего подобного... Ожерелье стоит целое состояние...

– Привыкайте, донья Беатрис, – холодно сказал дон Мигель. – Вы моя супруга, и стоимость украшений не должна смущать вас. Итак, вам нравится?

– Да, – тихо ответила она, почему-то не чувствуя особой радости от того, что обладает теперь такой изумительной вещью.

«Другая женщина на моем месте была бы счастлива. Наверное... А разве я не счастлива?»

– Я должна выбрать еще что-нибудь?

– В следующий раз, – усмехнулся дом Мигель. – Кстати, вы ездите верхом?

– Немного...

– В таком случае вечером жду вас во дворе. Скажем, в шесть пополудни.

Где-то за час до назначенного доном Мигелем времени Мерседес принесла в гостиную сеньоры де Эспиноса платье для верховой езды из плотного темно-синего шелка.

Сказать по правде, общение Беатрис с благородными животными ограничивалось несколькими уроками под руководством старого конюха и редкими прогулками на смирной кобыле со звучным, но совершенно не отвечающим ее темпераменту именем Торментоза, Бурная. Поэтому она вышла во двор, не испытывая никакой уверенности.

Два конюха держали под уздцы великолепных лошадей – мощного андалузского жеребца вороной масти и тонконогую светло-серую арабскую кобылу с темными хвостом и гривой. Еще двое слуг уже сидели в седлах, готовые сопровождатьде Эспиносу и его супругу. Беатрис не удивилась, узнав невозмутимых братьев да Варгос. Как она успела понять, они были кем-то вроде телохранителей дона Мигеля и подчинялись только ему. Поэтому властный управляющий и недолюбливал их.

– Познакомитесь, донья Беатрис, это Ола, она ваша, – сказал стоящий рядом с жеребцом дон Мигель, когда Беатрис подошла к ним.

Беатрис коснулась мягких ноздрей, и кобыла ответила коротким ржанием.

– Смелее, у нее добрый нрав, – подбодрил ее муж, взлетая на своего жеребца.

Конюх придержал стремя, дожидаясь, пока госпожа устроится в седле и разберет поводья.

«Боже, я давно не ездила! Как далеко земля, а кобыла-то и не казалась такой уж высокой...» – улыбнулась сама себе Беатрис и гордо выпрямилась в седле.

– Вот и хорошо, а теперь вперед!

Однако деЭпиноса не пустился вскачь, как того опасалась Беатрис, а медленно поехал со двора. Она тронула каблуком Олу, и та послушно двинулась следом. Лопе и Санчо ехали позади, не мешая им. Прогулка по Санто-Доминго длилась около часа. Эта часть города была вдалеке от порта и примыкающего к нему рынка и отличалась чистотой. Они выехали на улицу Лас Дамас, и дон Мигель сказал Беатрис:

– Это первая в Новом Свете мощенная улица, донья Беатрис, да к тому же она была создана, как следует из названия, для прогулок прелестной Марии де Толедо, невестки дона Кристобаля де Колон, и ее фрейлин. А вы неплохая наездница, – похвалил он вдруг жену. – Завтра — и при любой возможности – мы поедем еще, если вы не против.

Сосредоточенная Беатрис кивнула, стараясь держаться в седле прямо. У Олы был, конечно, добрый нрав, но ее танцующий шаг и некоторая горячность утомили молодую женщину, и когда пришло время повернуть назад, у нее сводило отвыкшие от такой нагрузки мышцы.


Глава 4

Сеньора де Эспиноса прикусила нижнюю губу, когда увидела, кто встречает их во дворе: дон Эстебан собственной персоной! Она не забыла странное выражение глаз молодого человека в день свадьбы.

– Эстебан! Не думал, что ты в городе! – радостно воскликнул дон Мигель, спрыгивая с коня.

– Я прибыл только что, дядя.

Де Эспиноса обнял племянника, а тот поверх плеча дона Мигеля одарил Беатрис неприятным, каким-то липким взглядом.

«Что бы это значило? Да какая разница, может у него живот прихватило».

К ее неудовольствию, этот вечер пришлось провести в обществе дона Эстебана. А затем он и вовсе решил задержаться в доме дяди. Днем дон Мигель был то в гавани, то во дворце наместника, то еще Бог весть где, а по вечерам мужчины разговаривали о своих делах и неизвестных Беатрис людях. Ее досада росла день ото дня. О прогулках пришлось забыть: дон Эстебан не разделял увлечения своего дяди лошадьми.

Как-то она спросила у дона Мигеля, возможно ли ей и тут помогать монахам в деле милосердия.

– Разве вам недостаточно хлопот? – нахмурился он. – Я, конечно, не могу всюду сопровождать вас, но вы можете навещать сестру или отправится с паломничеством к недавно забившему возле Санто-Доминго святому источнику. Кстати, Фернандо передал мне ваше пожелание, и я дал согласие нанять садовника. Можете, к примеру, заняться садом.

Беатрис молчала, раздумывая, стоит ли напоминать мужу еще об одном его обещании, но с памятью у дона Мигеля было все в порядке.

– Ну что же, я предвидел ваш вопрос и написал отцу Кристиану, он возглавляет госпиталь Святого Николаса, – сказал он, продолжая хмуриться. – Признаться, святой отец был немало удивлен, но ответил согласием. Однако я ставлю вам условие: ваше участие должно сводиться лишь к благотворительной миссии, а не к уходу за больными.

– Хорошо, дон Мигель, – потупив глаза, ответила Беатрис.

Она живо интересовалась медициной, но даже в самых заветных мечтах не могла представить, что кто-то возьмет на себя смелость обучать ее. Но наблюдая за тем, как лечат настоящие врачи, и делая выводы, она сможет почерпнуть что-то и для собственного опыта. В любом случае, теперь у нее появилось еще одно дело, которому она могла посвятить себя.

***

Если бы Беатрис могла заглянуть в душу дона Эстебана, то пришла бы в ужас от тех темных страстей, которые обуревали того. После случившегося на Исле-де-Мона его глубокая привязанность и почтение к дяде подверглись жесточайшему испытанию. И если с привязанностью дело обстояло еще более-менее сносно, то возносить дона Мигеля на недосягаемую высоту у молодого человека больше не получалось.

Как можно было поверить, что Питер Блад, этот дьявол, явится, чтобы покорно умереть? И конечно же, слуха Эстебана достигли слова, обращенные к жене их смертельного врага. Что сотворила с дядей холодная англичанка? В том, что между ним и пленницей что-то произошло, молодой человек не сомневался. С чего бы Мигелю де Эспиносе, чьим смыслом жизни стала месть подлому пирату, так раскисать?

«Надо было застрелить Блада, как только тот приблизился к нам, – тонкие губы Эстебана скривились в злобной усмешке. – Надеюсь, назад он получил свою женщину с довеском. И мой отец отомщен хоть немного».

Воспоминания о гибели отца и позорном соучастии самого Эстебана в затеянном «доном Педро Сангре» спектакле, до сих пор вызывали боль и бессильный гнев. Он тоже виноват. Не было бы лучшим исходом отказаться и с честью умереть рядом с отцом? Ведь тогда и проклятые еретики не избежали бы возмездия...

Но как мог дядя поступить так?! И ради кого? Если бы он не согласился на этот чертов поединок!

И снова они потерпели унизительное поражение. Перед внутренним взором молодого человека бесконечно представала одна и та же картина: клубы порохового дыма, палуба «Санто-Ниньо», заваленная телами убитых и обломками рангоута, и два корабля, под всеми парусами уходящие прямо в багровое на закате солнце.

Разочарование и муки уязвленного самолюбия раздирали его душу. А тут еще это сумасбродство! Когда Эстебан узнал о женитьбе дяди, в первый миг он решил, что того все еще терзает лихорадка.

«Лицемерка! – думал он, угрюмо следя за сеньорой де Эспиноса. – А прикидывалась скромницей, собиралась в монастырь... Сама небось только и мечтала знатного и богатого мужа заполучить. И старого в придачу...»

У Эстебана была еще одна, весьма веская причина для неприязни, а если говорить начистоту - ненависти к нежданно обретенной тетушке. Любовь дяди и отсутствие других претендентов позволяли молодому человеку давно и обоснованно считать себя наследником огромного состояния дона Мигеля. Однако женитьба меняла все.

«Она и здесь взялась за свое, желает, видите ли, богоугодных дел. Хочет, чтобы ее причислили к лику святых? А дядя сдурел, она ему в дочери годится... Наверняка, будет ему изменять. А может, уже изменяет, вон какая аппетитная. И в постели, поди-ка, горячая... Да, не хватает еще выводка бастардов в качестве законных наследников...»

Непочтительные мысли больше не вызывали трепета. А к ненависти парадоксальным образом добавилось вожделение. Ему хватало ума скрывать и то, и другое: с дядей шутки плохи. Да и любовь к нему все еще жила в измученной ненавистью и отчаянием душе Эстебана. Но по мере того, как длилось пребывание в доме дона Мигеля, ему было все труднее бороться со своими демонами.

***

Ясным февральским днем сеньора де Эспиноса возвращалась домой в отличном настроении. Прошло две недели, как она в первый раз переступила порог госпиталя Святого Николаса. Отец Кристиан, совсем не похожий на желчного отца Игнасио, поначалу воспринял ее появление как блажь богатой сеньоры, которой нечем себя занять, но постепенно проникся ее рвением и даже разрешил помогать монахиням в зале, отведенном для женщин. Это несколько меняло границы участия Беатрис в делах госпиталя, о которых говорил дон Мигель, но, поразмыслив, она сочла, что в милосердии нет и не может быть ничего дурного.

Беатрис поражали знания о врачевании различных болезней, накопленные за более чем столетнее существование госпиталя. А в аббатстве Ла-Романы сестра Маргарита, не обладая достаточным опытом, так огорчалась, когда была не в силах спасти чью-то жизнь. Беатрис смутилась, подумав о ней: она ведь даже не попрощалась с доброй женщиной...

Два дюжих слуги опустили портшез возле парадного входа в дом, и Беатрис, лучезарно улыбнувшись взопревшим под жарким солнцем парням, выпорхнула на каменные плиты.

Дона Мигеля, как водится, дома не было, а время обеда прошло, поэтому она спустилась в кухню, решив обойтись краюхой хлеба с ломтем копченной говядины и заодно поболтать с кухарками, а потом наведаться в сад и проверить, принялись ли посаженные накануне цветы. К тому же из кухни можно было попасть в сад кратчайшей дорогой – по узкому коридору на задний двор, и далее через калитку.

Встретив в полутемном коридоре дона Эстебана, Беатрис удивилась, но вечно мрачный взгляд молодого человека не испортил ей в этот раз настроения. Поприветствовав его, она собиралась пройти мимо, но он загородил ей дорогу.

– А-а-а, донья Беатрис, – протянул он с кривой усмешкой, – куда это вы так спешите?

Ей не понравился ни тон дона Эстебана, ни эта усмешка.

– А почему это вас так интересует, дон Эстебан?

– Мы же теперь родственники, а мне всегда интересно, чем заняты люди, с кем я связан родственными узами. А особенно это касается вас, дорогая тетушка.

– Откуда столь пристальное внимание ко мне? – настороженно спросила Беатрис.

Эстебан шагнул к ней, и она отступила, пытаясь сообразить, как ей себя вести.

– Как вам это удалось?

– Что именно?

– Не прикидывайтесь. Как вы окрутили дядю? Хотя, – он окинул Беатрис сальным взглядом, – его можно понять.

Эстебан медленно шел к ней, вынуждая ее пятиться. Растерявшаяся Беатрис поздно поняла, что миновала дверь, которая вела на кухню. Коридор за ее спиной заканчивался стеной, до которой осталось совсем немного.

– Ваше поведение непристойно, – сохраняя как можно более спокойный тон, сказала она.

– А ваше? И каково это — делить ложе со стариком?

Она не верила своим ушам, какая непочтительность!

– Не спорю, ваши прелести и мертвого поднимут, но надолго ли его хватит?

– Дон Мигель вовсе не старик! – воскликнула Беатрис. – И я предпочту делить ложе с ним, чем с молодым наглецом!

Если она думала, что ее резкость заставит молодого человека опомниться, то заблуждалась. Он совершенно справедливо отнес ее слова на свой счет. Так она смеет дерзить ему! Внезапно столкнувшись с Беатрис, Эстебан желал только побольнее задеть ее, поддавшись искушению поставить «тетушку» на место, теперь, взбешенный ее словами, он стремительно терял способность отдавать себе отчет в своих действиях.

– Ах, дорогая тетушка, – он издевательски рассмеялся, – Все познается в сравнении. Молодой наглец доставит вам удовольствие, а дядя, – что может мужчина в его возрасте...

– Не вам сомневаться в его мужественности, если на то пошло! – прервала его Беатрис. Она была все себя от гнева: – Скорее я поставлю под сомнение вашу!

Лицо Эстебана перекосилось от ненависти.

– Сука, – процедил он. – Сейчас я докажу тебе свою мужественность!

Спина Беатрис уже касалась стены. Подошедший вплотную Эстебан, гадко улыбаясь, возился с застежками своих штанов.

«Он пьян? Или обезумел?» – в ужасе подумала молодая женщина.

Она все еще не могла поверить в гнусные намерения племянника дона Мигеля.

– Я закричу!

– Кричи громче, пусть сбегутся слуги. Я скажу, что ты сама позвала меня сюда.

– Откуда вам знать, кому поверит дон Мигель: вам или мне?

Однако то, что владело всем существом Эстебана, было действительно сродни безумию. Схватив Беатрис за плечи, он прижал ее своим телом к стене и впился ей в губы. Она отчаянно сопротивлялась, отворачивая лицо, и Эстебан не мог с ней справиться. Тогда он надавил одной рукой на горло «тетушки», жадно шаря по ее телу другой. Задыхаясь, Беатрис безуспешно пыталась оттолкнуть насильника или оторвать его руку от своей шеи.

«Надо было кричать!» – мелькнула паническая мысль.

Пальцы еще цеплялись за шершавую ткань камзола Эстебана, но в глазах потемнело. И тут ее рука коснулась рукоятки кинжала, висевшего на его поясе. Собрав последние силы, она выхватила клинок и уперла его острие молодому человеку под подбородок. Рука на ее горле разжалась, а в расширившихся глазах Эстебана появились изумление и страх. Беатрис жадно вдохнула воздух и закашлялась. Ее рука дрогнула, из пореза выкатилась крупная капля крови. Обомлевший Эстебан отшатнулся.

– Вы все еще желаете доказать мне свою мужественность, дон Эстебан? – с яростью прошипела Беатрис, делая шаг к нему. – Как вы посмели?! Посягнуть на жену единственного человека, который вас любит!

Теперь она наступала, а Эстебан пятился, пока напротив него не оказалась дверь, выходящая на задний двор.

– Убирайтесь вон, племянничек. Дон Мигель ничего не узнает, если вы будете держаться от меня подальше.

Дверь захлопнулась, а Беатрис, тяжело дыша, сползла по стене и села на пол. Ее сердце заходилось рваным ритмом.

«Проклятый мальчишка, что на него нашло... Боже, если бы я не нащупала эфес... – она повертела в руках узкий клинок с позолоченной рукоятью. При мысли о том, что мог проделать с ней дон Эстебан, ее передернуло от отвращения и стыда, и она брезгливо вытерла губы. – Надо встать, сюда может кто-то зайти. Будет трудновато объяснить, почему это сеньора де Эспиноса сидит на полу с растрепанными волосами».

Она медленно поднялась и поморщилась, растирая шею:

«Хорошо, что мужу не придется объяснять происхождение синяков...»

Беатрис грустно усмехнулась. Немного приведя себя в порядок и отдышавшись, она направилась на кухню, пряча кинжал в складках юбки. Служанки присели, и Беатрис молча кивнула им, опасаясь выдать себя хриплым голосом. Она величественно проследовала до своей спальни и обессиленно повалилась на кровать. Глаза слипались: давали себя знать пережитые напряжение и страх.

Когда Беатрис проснулась, небо уже окрасилось в оранжевые тона. Над Санто-Доминго плыл колокольный звон. Вечерело, и вскоре она должна будет спуститься в зал. Хорошо, что она успела распорядиться насчет ужина.

«Сослаться на недомогание? Как я смогу сидеть с ним за одним столом и делать вид, что ничего не произошло? Не хватает еще дону Мигелю что-то заподозрить».

Но придумывать ничего не пришлось: ее внимание привлекли голоса, доносящиеся снаружи.
Беатрис выглянула из окна и увидела внизу дона Мигеля, который сердечно прощался со своим племянником. По видимому, дон Эстебан серьезно отнесся к словам «тетушки» и счел за благо убраться восвояси.

За ужином дон Мигель, явно опечаленный, высказал недоумение по поводу неожиданного отъезда Эстебана, Беатрис же, опустив глаза, негромко заметила, что молодости свойственно внезапно менять планы. Лусия, конечно же, увидела следы пальцев на шее своей госпожи и пришла в ужас. Но Беатрис строго-настрого приказала ей держать язык за зубами.