Писать мемуары труднее всего. Быть честным. Особенно сложно - перед собой. Глубинное - порой мелькает, не оформляясь в слова. Перед другими - тоже нелегко. Когда подруга прочитала повесть Павла Санаева "Похороните меня за плинтусом", сказала:
- Разве можно так откровенничать? Позорить родных?
Вероятно, Павлу Санаеву важно было освободиться от ужаса своего детства, очиститься? Изумляет открытость текстов Сергея Довлатова, обаятельных, с потрясающим чувством юмора. Юмор – спасает, прикрывает душу от слепящего обнажения. И все же… автор делится самым сокровенным: заглядывай кому не лень! А ведь на окна принято вешать занавески. Но если не протягивать читателю «сердце на ладони» (помню из отрочества книгу с таким названием) – зачем писать?
Я – все свои рассказы придумываю. Там много меня, но без реальных историй. И все-таки – там много меня. Писатель не может не черпать из собственной жизни. Самое родное, пропитанное солнцем – дедушка и бабушка. Знакомая рассказывала о своем отце: знал наизусть всего Пушкина… Интеллектуальными беседами из детства не могу похвастаться. У деда и бабушки за плечами – два класса деревенской школы. Бабушка писала, как ребенок:
- Моя дорогая Машика, - в письме моей дочке, своей правнучке. Но ничего дороже «Машики» я не читала.
Я ехала к ним не за умными разговорами – за атмосферой. У них дома была восхитительная атмосфера принятия. Деду с бабушкой было хорошо рядышком, и всем вокруг было уютно. Наверное, это ощущается в моих рассказах. Дед и бабушка давно ушли, а я все черпаю и черпаю из колодца их любви.

Я себя помню довольно рано, но фрагментами, картинками. С года, двух лет? Бегаю по дому с поросенком. Почему он в доме? Может быть, очень морозная зима была, мерз в хлеву? Наверное, именно у этого поросенка научилась хрюкать, потом хрюканьем «зарабатывала» ириски в магазине. Приду в магазин, похрюкаю - продавщица угостит конфеткой. Сейчас разучилась, утратила это ценное умение.

В семейном альбоме есть черно-белая фотография Дружка. Я у мамы на руках, дед рядом, большой пес встал на задние лапы, здоровается со мной. Я была слишком мала, чтобы запомнить какие-то истории о собаке - Дружок остался в памяти капелькой тепла.

В старом доме была печка-голландка, дед топил ее дровами. Дверца печурки закрывалась, но сквозь маленькие дырочки просвечивали огоньки пламени, было слышно, как потрескивают дрова. Это все так близко, кажется, можно шагнуть в ту реальность.

За окном яблоня, зимой синички обклевывают сало на ветке. А весной дед приносил домой выпавших из гнезда воробушков, они учились летать, потом мы отпускали их на волю. Один умер, мы с подругой похоронили его в саду. Помню крошечный холмик, помеченный веточкой.

Мы с дедом сидим на крыльце, во дворе гуляют куры. Я протягиваю руку с семечками, петух, кося глазом, осторожно подходит, берет зернышко, зовет кур. Те слетаются к нему, петух важно подвигает к ним клювом добычу. Герой! Сейчас у нас нет родных в деревне, но в дачном поселке кто-то из соседей держит кур. Рано утром слушаю пение петуха, как музыку детства.

Дедова улица была широкой, зеленой, поросшей гусятником и ромашками. На ней росли несколько берез и высокая раскидистая липа. Почему-то запомнился град, мы с девочками собирали ледяные шарики в траве... Помню теплый слепой дождь. Самолет в небе, мы бегаем и кричим: «Самолет, самолет, посади меня в полет! А в полете пусто, выросла капуста!» Часто глядели в небо! Особенно на карьере – мы купались в глиняном карьере – ляжешь в воде на спину, смотришь на облака… Играли в волейбол и в картошку, но это когда подросли…

Сад казался мне волшебным, всегда воображала себя Принцессой. Собирала в траве яблоки, кормила поросят с ладони, трогала их мокрые пятачки. Как тут не вспомнить андерсеновского «Свинопаса»? Но у моей Принцессы была совсем другая история, счастливая. А еще у нее была коза, настоящая «цирковая»: ходила на задних ногах и лазила за мной на чердак. Много позже я привезла к бабушке свою дочку Машеньку. Осталась фотография, как Маша обнимается с бабушкиными козочками. Бабушку, кстати, тоже звали Машей.

Бабушка пекла пироги, очень вкусные и много: хватало и нам, и соседям. Это был праздник! А в будни мы посыпали хлеб сахарным песком и поливали водичкой – и бежали на улицу. А еще я любила ходить к колонке за водой, несла одно ведро, но представляла себя девицей с коромыслом из русской сказки.

У деда рядом с калиткой была длинная скамейка, ни у кого больше такой длинной не было. Вечером на ней собирались соседи, в основном женщины и старушки, грызли семечки, разговаривали. Я не помню, о чем говорили, помню звезды, высокие, яркие. Когда подросла, вечерами гуляла с подружками, там была гитара. «А ты опять сегодня не пришла, а я так ждал, надеялся и верил…» Потом гадала на ромашке: «любит – не любит…», выходило - «не любит»… Но рядом был дед, поэтому ощущение счастья не проходило. Оно начиналось еще перед летними каникулами, когда мы только планировали поездку. Ехали в поезде. Потом в автобусе. Шли мимо магазина, того самого, где я маленькая хрюкала за конфетку. Сворачивали на нашу зеленую улицу. А я представляла, что дед сидит на лавочке у дома, ждет нас...
Эмоциональная память не иссякает: сказка детства осталась рядом, питает творчество, дает силы жить...

4 июля 2022г