В помещении было душно. Радио по привычке передавало вести с полей. Это были уже не те вести, которые хотелось слушать. По рукам ходил единственный потрёпанный экземпляр Солженицинского «Архипелаг ГУЛАГ». В обеденный перерыв ко мне подошёл Пашка Паршин. Он мне немного нравился. Было в нём что-то неуловимо крутое. На остальных мужчин нашего отдела совсем не хотелось смотреть. Пашка принёс какой-то список и сказал:

— Всё! Я вышел из комсомольского возраста и теперь тебе передаю дела. Это список комсомольцев нашего подразделения, а это — бланки взносов. Раз в месяц нужно собирать взносы и относить в управление завода, в комитет ВЛКСМ. Можешь не относить всё.
— Как это не относить всё?
— Ну, половину оставь себе, а остальное отнеси. Скажешь, что не все сдали. Никто проверять не будет! Я так делал и до меня так делали.
— Я не буду.
— Ну, как знаешь. Тебе что деньги не нужны? В кино сходишь…
— Да пошёл ты…
Паршин рассмеялся. Больше он мне не нравился.
До начала распада СССР оставалось два года.

Я сейчас с грустью вспоминаю и наш кабинет, где стояли кульманы, и разговоры в которых было много наивного. Я помню даже полоску света на чертеже… Мы ждали перемен и они наступили. Тяжёлое время перемен. Партком и комсомол делили остатки заводской роскоши, а цеховики работали без зарплат. О взносах никто не вспоминал.