«Чем больше морда и живот,
Тем крепче Армия и Флот.
Но, коль худой и с геморроем,
То тоже сможешь стать героем!
(Из армейской записной книжки отца)

Для кого-то интересный, для меня лично – странный был период, когда Генсеки меняли друг друга с удивительной скоростью, внушая нам, что совсем скоро мы увидим такое… Такое, что никогда и не снилось. А ведь так и произошло вскорости, когда впору было хвататься обеими руками за голову. Именно в начале этого периода и попал ваш покорный слуга по собственной неохоте в Советскую Армию.

Удивительное дело, но как только ты надел форму с сапогами, сразу после этого прекратил думать и одновременно, перестал не думавши говорить, то ты уже не человек, а обыкновенный солдат. И вот, как только такое превращение случилось, тебя тут же ставят в строй, и прежде всех остальных солдатских наук учат равняться и ходить, припечатывая шаг, в ногу. Сержанты из сил выбиваются и тратят очень много времени на привитие одних из самых полезнейших правил воинского строя.

— Вы мне меньше всего не нравитесь! — кричит один из них. — Я кто вам, корова? На себе представь!
— Куда смотришь? На соседа смотри, не на меня-верблюда! — орёт второй.
— Равняйсь! Смирно! Тут вам не там и не сюда, салабоны! — выдаёт третий.

В конце концов, данные деяния не проходят даром, стремление к равнению и ходьбе в ногу входит у солдат в привычку. Но, чёрт возьми, стоит только человеку расстаться с армией, сразу начинаются удивительные превращения — он тут же утрачивает эту, казалось бы, замечательную привычку. Ничего удивительного, по моему мнению, тут как раз и нет, ведь на гражданке намного большее есть стремление, чтобы вылезти вперёд.

В армии ты должен идти в ногу со всеми и никакой диплом, национальность или черта характера не дадут тебе права идти более крупными шагами. До призыва я читал сказку про запряжённых в телегу осла и кобылу, которая, как только не старалась сделать более крупный шаг, всегда её попытка разбивалась об ослиное упрямство. Если бы, надев на меня солдатскую форму, разрешили бы думать, я бы обязательно рассказал об этом интересном случае своим командирам из солнечных Чечни и Дагестана.

При любом появлении начальства, нужно непременно отдать честь. То есть приложить раскрытую ладонь к головному убору. Если головного убора нет, по причине нахождения на занятиях в помещении, то просто встать. Отсюда и есть крылатое армейское выражение: «К пустой голове руку не прикладывают». Если ты не поприветствовал кого-либо на гражданке – будет попросту невежливо, но, если в армии – целое воинское преступление.

— А ну, стоять! — откуда он взялся этот мичман, припомнилось мне, из-за угла вывернул и словно, из-под земли явился во весь рост. — Ты чё, салага, обурел? Честь своему непосредственному командиру не отдаёте, а? Буду следить за вами, рядовой, в два своих одноглазия! И честь теперь будете отдавать каждому дереву и столбу, с меня начиная!

Мичман заставил содрать краску с полов, натереть мастикой и следить за чистотой непрестанно, словно это была палуба старинного пушечного корабля. Бревенчатое здание, предназначенное для размещения сорока человек и маленькие окошечки, словно амбразуры для выкатывания пушек и в самом деле напоминали корабль. Внутри тоже было, как бы устроено по корабельному распорядку. Стояли двуярусные кровати и вместо наряда, преднамеренно объявлялась вахта.

Мичман был полным хозяином и сатрапом, каких свет не видывал. А что вы хотите, старшина в комендатуре это вам не хухры-мухры.

Не премину перейти в срочном порядке к хлебу насущному… Ведь как без него? Пока основательно не углубился в дальнейшие армейские подробности. В армии солдат не только не должен думать, но и не говорить, типа: «Буду — не буду». Есть правило только одно, для всех и навсегда: «Хошь — жри, а хошь — не жри». Я не хотел.

Дома, на гражданке я был не привередлив и не то чтобы мне требовалось повкуснее и послаще, но режима в еде не терпел никогда: ел мало, но часто. Но самое главное правило — ни в коем случае мой рот никогда не посещали сало и сливочное масло. В армейской же столовой любое блюдо было сдобрено кусками варёного сала.

— Приступить к приёму пищи, — отдавал команду старшина, — и глядите мне, не глядите, не-то разберусь как следует и накажу кого попало!

А что там глядеть-то? В огромной миске из сваренного бурьяна с десяток огромных кусков сала и… всё.

«Эх, армейская жизнь», — сказал кто-то, — «сплошное удовольствие! Можно валятся в постели до шести часов утра»! Можно, если ты не в наряде по кухне. Вспоминаю первый свой наряд — мрак в ночи. Стоит ванная, а рядом куча картошки. Картошку нужно начистить и наполнить ванну целиком. Всё можно быстро сделать, если скопом, весело с песней хоть какой. Но старослужащие жарят картошку с рыбой и слушают музыку, идущую с магнитофона, а духи чистят до утра.