В тот обычный осенний день 1993 года, помню, у нас в институте отменили занятия. Начало лихих девяностых совпало для меня с окончанием школы и студенчеством – как ни крути, я поступил в престижный московский вуз с первой попытки – без блата, на бюджет, со школьными знаниями. Да и сами девяностые остаются в моей памяти годами студенчества – временами дурацкого, порой голодного. Может, оттого и фильм «Покровские ворота» мне близок душевно – общага у нас была на Петроверигском переулке, два шага в одну сторону – Покровка и Чистые Пруды, два шага в другую – «Библио-глобус» и печально известное суровое желтое здание на Лубянке, а напротив него «Детский мир». Я прожил четыре с чем-то года в самом центре Москвы!

Так вот, это был понедельник. Первый понедельник в октябре 1993 года. Время раннее, полдевятого, или около того. Я постоянно просыпал на первую пару, но в этот раз припоздал всего минут на десять. Встречаю ребят-арабистов – они и говорят, занятия отменили. Посидели немного мы в столовке и двинулись. Мы с одногруппником Костей собирались на Новый Арбат, в Дом книги. Но любопытство повело нас, человек семь, в сторону Краснопресненской набережной. Знай я заранее, чем это обернётся – почесал бы обратно в общагу, благо пешком до неё от Остоженки всего ничего – минут 20-30 ходу.

Центр Москвы был вполне тихим в тот день, а вот уже ближе к Белому дому по улицам стали попадаться бронетранспортёры и танки. Уже потом, кто-то из одноклассников, участник Первой Чеченской, рассказывал мне, что танк в городе – потенциальная братская могила, достаточно одного меткого выстрела или одной гранаты. Невольно из Твардовского вспомнишь «Танк, он с виду грозен очень, а на деле глух и слеп».

«Были ли выстрелы?» —спросите вы. Да не было, не помню. Помню ощущение страшного затишья. Даже военных толком не помню. Минимум людей на улицах. Кто-то идёт по делам, кто-то как мы – любопытствующие и зеваки.

И уже на подходе, недалеко от Белого Дома мы с Костиком отделились. Сказали, что пойдём в Дом Книги, и двинулись по Новому Арбату. Метров двадцать всего и прошли. Нас тормознули омоновцы и спросили документы. Я, помню, тогда и с паспортом не особо ходил (боялся потерять), но студенческий носил в кармане или в сумке обязательно – кто-либо вредный из охранников мог в институт не пропустить.

Тут всё и началось. Документы посмотрели и забрали, а нам нацепили на руки браслеты и «с размаху кинули в черный воронок». Точнее, в милицейский уазик. До сих пор помню, что на правом запястье браслет у меня попросту болтался – элементарно можно было вытащить руку. Но зачем? Ничего противоправного я не совершил, а злить конвоиров – смысл? Наверно, в каждом добропорядочном гражданине это есть – «я же ничего не сделал, сейчас разберутся и отпустят».

Привезли нас, выгрузили всех в КПЗ. Человек сорок мужчин, в возрасте от наших 18-ти примерно до 60-ти. Кто-то даже был из Вахтанговского театра – ему сразу вернули тетрадку, сказав при этом «роль сиди учи!». Жалко, что не помню того парня в лицо – наверняка он в сериалах до сих пор снимается. Кто-то нервничал, просил выпустить. Кто-то, на внешность дагестанец, протягивал молодому сержанту деньги через зарешеченную стену и говорил: «Начальник, дорогой, купи хлеба, а?» Большинство хмуро молчали – тревожность, очень плотная тревожность была в воздухе. Помню, что очень переживал, чтоб родители не позвонили в общагу. Придумывал на ходу и отвергал эти придумки, где я могу находиться. Если правильно помню, ничего умнее, что заснул днём и полдня проспал, мне в голову не приходило. Друг и одногруппник же мой все свои придумки свёл к версии, что он засиделся в Ленинке – это у нас было нормально.

В итоге продержали нас в КПЗ целый день. Вызывали по одному к дознавателю, записывали показания, брали отпечатки пальцев. Жирные черные следы с пальцев даже не смывались мылом, каждый оттирал как мог и чем мог, а влажных салфеток тогда ещё не придумали.

Уже ближе к вечеру, когда надежда на «выпустят нас сегодня» начала пропадать, стали потихоньку обустраиваться на ночь. Один интеллигентный армянин попросил у охранявшего нас сержанта старых газет – мол, раз домой не отпускаете, не на полу же нам спать! Но – приехал какой-то товарищ в штатском, что-то кому-то сказал, и сразу понеслось от одного к другому – наконец-то, выпускают! И до комендантского часа уже всего ничего!

Хорошо, метро исправно работало. Слава Богу, до станции «Арбатской» недалеко было, а дальше резко по домам. Костику в Люблино, мне на Лубянку. Зато теперь, когда встречаемся с бывшими однокурсниками, нас с Костей иначе как однокамерниками и не называют.