Когда я пришла в 4-й класс Музыкальной Десятилетки большого нашего города, Эдик там уже учился…
Очень скоро мы познакомились и подружились.

А когда стали постарше, нас связывала уже и тесная комсомольская деятельность (оба были ну очень активными), и всякие творческие проекты: то конкурс чтецов, то бальные танцы по воскресеньям, то весёлые и шумные «капустники». При этом бегали и на концерты в филармонию, и на спектакли в оперный театр, и на встречи с поэтами у книжного магазина «Поэзия» прямо на площади… То-есть, мы очень крепко и тепло дружили…

Сейчас ума не приложу, как мы ухитрялись всё это успевать – при запредельной нагрузке музыкальной десятилетки… А мы уже стали и праздники, и дни рождения проводить вместе. Как-то получилось, что мальчики из его класса, более старшего, были талантливые, весёлые и умные. А девочки из моего класса – талантливые и красивые… Честно говоря, НЕ талантливых в этой школе просто не было…
Само собой, влюблялись – как же без этого?

Эд уже учился в Институте Искусств, и встречался с очередной девушкой, а я всё ещё носилась по всем своим неотложным делам в школе.
И как-то он радостно сообщим мне, что в город с концертом приезжает Махмуд Эсамбаев, и есть две контрамарки на этот его концерт. Почему не билеты, а приглашение? Это отдельные рассказ. Если коротко: родители Эда и Махмуд были давними и добрыми друзьями, и артист всегда оставлял в кассе приглашения на концерт своим друзьям и их детям. И Эд сказал мне, что они с его девушкой идут на этот концерт.

Я искренне порадовалась за них, потому что в это время имя Махмуда Эсамбаева гремело по стране, и на его концертах были всегда аншлаги…
В день концерта днём Эд примчался во мне в школу (благо, от Института до неё было пару кварталов) и огорчённо сообщил, что с Галей (так звали его тогдашнюю девушку) они крупно поссорились, а идти на концерт ему одному очень не хочется. Сказал он это мне без всякой задней мысли, разумеется, даже и не подумав, что я могу обидеться. С чего бы? Вот и я, тоже без всякой задней мысли, обидеться и не подумав, с удовольствием согласилась пойти…

Вот так, совершенно неожиданно, я и попала на тот концерт Махмуда.

Концерт был блистательным! Махмуд просто не мог танцевать ниже уровня своей же высочайшей планки... Танцы были великолепные! Немыслимо «роботоподобный» «Автомат»; еврейский, с ярко выраженными характерными чертами «Портняжка»; индийский, подлинно индийский! – «Золотой Бог», невероятно сложный технически... И в конце, как всегда, обязательно – бразильский «Макумба», потрясающий по силе эмоционального воздействия на публику. Я, видевшая эти танцы впервые, была просто поражена его мастерством...

После концерта мы пришли к Махмуду в гримёрную – рвались туда многие, но пускали очень мало кого – только тех, кого хотел видеть сам танцовщик...

Видно было, как он устал – в очередной раз «выложился» полностью – и физически, и эмоционально, отдал концерту все силы. Он сидел перед зеркалом, раздетый до пояса, и снимал с лица грим. Аккуратно поцеловав нас (чтоб не испачкать), пошутил, показывая на своё лицо: «Был бы камень – давно стёрся бы… А кожа всё выдерживает». Разговаривал с нами, рассказывал новости – творческие и домашние – познакомился со мной... Когда я сказала ему, что любая девушка может позавидовать его талии (в «Испанском» прожектор высвечивал танцора, стоящего в позе тореадора – и зал «ахал» от этой немыслимо красивой фигуры и поразительной талии – 48 см), Махмуд сказал своё любимое: «У всех нормальных людей телоСЛОЖЕНИЕ, а у меня – телоВЫЧИТАНИЕ. Если бы вы знали, ребятки, как я хочу есть – я голоден всегда!» А ел, как выяснилось позже, очень мало, почти НИЧЕГО – мы в этом убеждались потом неоднократно, бывая на его приёмах в гостиницах, где он жил и собирал друзей после концертов – стакан мангового сока, несколько шпротин – и отварную кинзу в остром соусе. Повар – его личный – ездил с ним во все гастрольные поездки... И стол всегда просто ломился от обилия вкуснейших яств...

И вот, когда мы уже прощались, Махмуд сказал: «Дорогие ребятки! Из вас получится прекрасная семейная пара... Я вас благословляю!»

Мы в два голоса начала убеждать его, что мы – просто друзья, и что «у нас ничего такого» (у меня тогда был парень, чуть ли не жених, да и до этого мы делились всеми своими сердечными тайнами, доверяя и помогая друг другу). Варианты бывали интересные – то Эд был влюблён в моих подруг – по очереди, конечно; то я – в кого-то из его друзей, и не только… Но Махмуд улыбнулся – светло и очень мудро как-то, и повторил: «Я вас благословляю!»

Если честно, мы по дороге немножко посмеялись над этой артистической причудой и не обратили особого внимания на слова Махмуда – просто на душе было очень тепло после общения с ним...

… На нашу свадьбу он не приехал – был, как всегда, на гастролях. Но прислал очень славную длинную телеграмму…

Потом мы встречались довольно часто – то в доме родителей Эда, то у нас дома, то в гостиничном люксе, где жил Махмуд, приезжая с концертами…

И однажды, рассказав при десятилетнем (тогда уже) нашем ребёнке весьма «солёный» анекдот, в ответ на возмущённый мой взгляд, он сказал: «Пусть твой сын узнает ВСЁ ЭТО от Махмуда Эсамбаева – тогда никто и никогда не сможет испортить мальчишку!» И это его пожелание сбылось – и тоже очень точно – никакие уличные знакомства уже ничему лишнему не могли «научить» нашего первенца... И сын наш до сих пор вспоминает эти застолья с Махмудом – и всегда с улыбкой и благодарностью. И мы вместе вспоминаем тосты Махмуда – говорил он долго и цветисто, как все восточные люди – поднимался, возвышаясь над столом – в неизменной своей папахе – и, помогая себе удивительно плавными и певучими какими-то движениями руки, начинал свой тост...

А однажды и я позволила себе сказать за столом у Махмуда тост.

«Когда-то этот человек благословил нас, – сказала я, подойдя к Махмуду, - и после этого танцевал 15 лет... Так выпьем же за то, чтоб он благословил нашего сына – и после ЭТОГО танцевал ещё 30!»
Махмуд просто растаял, многократно целуя меня – ЕМУ была позволена такая вольность...