Бедная моя собачка Лялька была больна. Кто бы мог подумать, что и у собак бывает эпилепсия? Вот и я, когда впервые увидела у неё приступ, не могла понять, что с ней приключилось. У собачки напряглось всё её крошечное тело, она выпучила глаза и задрожала. Она стала как каменная. Я с трудом её положила на бок, побежала за водой, стала на неё брызгать. Но ничего не помогало. Я с ужасом смотрела на её судороги, на выпученные помутневшие глаза и была в полном отчаянии, пока приступ не прошёл. После него Лялька обмякла, шерсть слиплась от пота. Собачка была измучена до предела и уснула у меня на руках.

Такие приступы стали повторяться, и я постепенно к ним привыкла.
«Ну что ж, – думала я тогда, – надо научиться с этим жить». На наши с ней отношения её болезнь не повлияла. Мы всё так же беззаветно любили друг друга, радовались жизни и общению, переживали её «критические дни», гоняли надоедливых кобелей-ухажёров.

Однажды она преподнесла нам сюрприз. Это произошло после очередной её гульки. Я прозевала – и Лялька «залетела».
Медицинского образования у меня нет. Как роды принимать – я не представляла. И вот когда у неё начались схватки, я просто с ужасом наблюдала за процессом. Всё пошло, как видно, не по уму. Первый ребятёнок вышел самостоятельно, а второй пошёл ножками вперёд, и застрял головой в проходе. Бедная собачка ходила по дому, застрявший ребёнок шевелил лапками, пока не замер. Лялька маялась и не знала, как избавиться от этой ноши… И я не знала, что делать! Побежала за подругой, соседкой.
Мы с ней (я – в шубе, чтобы собачка меня не укусила, подруга – в резиновых перчатках) вытащили второго, уже бездыханного малыша.
Лялька, освободившись, видимо, почувствовав невероятное облегчение, рванула к своему первенцу. А мы с подругой пошли хоронить второго…

Впоследствии ветеринар, анализируя нашу ситуацию, сказал, что ещё бы немножко, и свою собачку мы бы не спасли. Мог начаться сепсис…
Вот так я единственный раз в жизни принимала роды.

Щенок подрос, и мы его отдали в «добрые руки». Но пока он был с Лялькой, моя собачка превратилась в фурию. Она бдила и днём, и ночью, охраняя своего детёныша, кидалась на моих друзей, которые приходили ко мне.
Когда пришла пора отдавать щенка, я вывела Ляльку гулять, а подруга унесла из дома её ребёнка. Мы вернулись. Лялька кинулась искать дитя, бегала по всем комнатам, заглядывала во все углы, но, не найдя, ушла на своё место и в течение трёх дней лежала и ничего не ела, тяжело переживая пропажу малыша.

Прошло время, печаль её поутихла, и у нас жизнь вошла в привычную колею. Правда, я стала строже следить за поведением собачки, чтобы она опять не надумала меня осчастливить: не нагуляла, «в подоле не принесла».
Приступы у неё возобновились. Они сильно подорвали её здоровье. Под конец жизни Лялька стала с трудом сходить по ступенькам с четвёртого этажа на улицу. Когда у неё не стало хватать сил спускаться вниз, мы решились на страшное.
На семейном совете было решено собачку усыпить, чтобы не мучилась. Трудно нам далось это решение. Но решили – и сделали. Эту скорбную процедуру – поход с Лялькой в ветлечебницу – моя мама взяла на себя. Она, ветеран ВОВ, сказала, что из всех нас она самая крепкая.
Такая крепкая, что в ветлечебнице от увиденного потеряла сознание! Нам позвонили оттуда, и муж помчался за еле живой бабушкой и бездыханным телом нашей любимицы. Дело сделано…

Муж похоронил собачку, вернулся домой и ушёл на балкон курить. Он курил, и я видела, как у него вздрагивали плечи…
Всем тяжело далось это расставание. Я вообще была в ужасном состоянии: неделю ревела, не просыхая – опухла от слёз. Не знаю, правильно ли мы поступили? Вот такой грех я с тех пор ношу в своём сердце.
Прости нас, Лялька!