За закрытыми веками движется туда-сюда стайка золотистых рыбок. Это вы меня разбудили?..
Но какие могут быть рыбы в моей голове!
О море даже не мечтаю уже много лет. Рыбалку не люблю. Один раз, это было зимой сразу после перестройки, для торжественного семейного приёма купила в открывшемся современном для того времени супермаркете большущую уснувшую рыбу, дожидавшуюся покупателей на подстилке из колотого льда, и потащила её в фирменном пакете к трамвайной остановке. В трамвае, отогревшись на моих коленях, прикрытых толстой полой шубы, рыбина неожиданно проснулась и начала судорожно выворачиваться всем телом. Так сильно, что я вынуждена была обхватить ожившую покупку обеими руками и прижать покрепче к себе. Молча, словно набрав в рот воды, смотрела я целенаправленно в окно на слабый дневной свет, пробирающийся в салон через ледяные чертополоховые заросли, чтобы не встречаться с недоумёнными взглядами кондуктора и немногих пассажиров. Солнечные струи отскакивали от окна к окну, множились как в лабиринте зеркал и заполняли молочным светом внутреннее пространство полупустого трамвая. Свой ужас перед бессмысленной жаждой жизни той рыбы я запомнила навсегда. Тогда же подивилась тёплому телу умирающего в моих объятиях животного: всегда думала, что рыбы на ощупь холодные. С тех пор прохожу не глядя в магазинах мимо аквариумов и прилавков со льдом.

И всё же, всё же. Солнечные рыбки пока остаются в пределах зрения, по сю сторону меня, ещё окончательно не проснувшуюся. Нарастает музыка звуков. Словно пробиваются на поверхность десятки ключей с родниковой водой.
Ячейки золотой сети расширяются, впуская всё больше солнечных лучей в пустоты моего сознания. Приходит понимание того, кто я, где я. Возвращаются настоящие звуки.
Здесь, в реальном мире, проголодавшиеся за ночь чайки неприятно крича дерутся друг с другом за какие-то ошмётки еды у помоек. Дворник, держа метёлку за длинный черенок, шуршит листьями спокойными экономными движениями. Оглядываясь на звук открываемой двери, он с готовностью приветливо здоровается с каждым выходящим из подъезда. Истошно на кого-то лает крохотная собачонка-бочоночек на кривых ножках, пока знакомая мне собачница-хозяйка, наскоро одевшаяся для утренней прогулки, говорит позёвывая по смартфону. Судорожным криком заходится малыш у дальнего подъезда, не желая отправляться в детский садик. А в квартире на втором этаже опять завёл волынку бедный сумасшедший, в любую погоду перед открытым окном нечленораздельно ругающийся на рабочий люд, спешащий на работу. Поздними вечерами, наслушавшись новостей, он чётко выкрикивает что-то на политические темы. А в выходные чаще всего бедняга поёт старые шлягеры, подпевая стоящему в глубине комнаты магнитофону, или даже декламирует стихи.

Наконец открываются будто сами собой глаза. Вижу комнату, залитую ячеистым светом, проникшим в каждый уголок спальни через колышущиеся на сквозняке занавески с геометрическим узором. Куда-то успели ускользнуть все мои сонные тёплые рыбки. Потягиваюсь. Остаётся какая-то минута-другая до противной трели будильника.