У нас в семье было много своих, только нам понятных «цитат». И если сказанное к месту «восток – дело тонкое» или «какая гадость ваша заливная рыба» вызывает понимающую улыбку у всех, то наши «внутренние крылатые слова» были понятны только своим. Недавно в очередной раз вспомнила одну дедушкину присказку, оказавшись «в эпицентре литпроцесса». Я тогда сказала с дедушкиной интонацией: интриги, интриги! – и никто не понял «подтекста»: ну да, и правда – интриги... И мне очень захотелось расказать, откуда эти «интриги» в моем лексиконе.

В молодости мой дедушка не очень любил ходить в гости к теще, то есть к моей прабабушке Ане. А все из-за своей природной деликатности и стеснительности.

Бабуся Аня проживала на Второй Советской, в старой своей квартире, где когда-то мирно и счастливо жила с мужем, пятью детьми, их няней и двумя гувернантками, а также горничной и кухаркой. Впрочем, тогда это была еще Вторая Рождественская... В общем, квартира была довольно большой. В новые времена бабуся жила в одной из комнат прислуги, где располагались ее небольшой «полуконцертный» рояль, кровать, стул и что-то еще по мелочи. Она уже не концертировала, а давала уроки музыки. А в больших господских комнатах размещались семьи побольше. И почему-то вся огромная коммуналка пользовалась одним туалетом – «кухаркиным», который располагался за кухней. На что был использован большой «господский» сортир – не помню уже не только я, но даже и мама. Может, еще одну жилую комнату там сделали... ну, неважно.

Когда приближался очередной визит «на Рождественку», дедушка начинал ворчать уже заранее, дня за два. Мол, выйдет он в кухню – а там пяток соседок у своих керосинок: «Здраааавствуйте, Марк Герааааасимович! Как Вы поживаааете – много ль наживаааете?» (очень смешно дед их передразнивал, до сих пор помню его интонации). Вежливо раскланявшись и обменявшись любезностями, дед ретировался назад, в комнату, выжидал минут пять – и предпринимал очередную попытку пройти через кухню. А там – другие соседки, с которыми еще не здоровался. И теперь уж эти, другие: «Здраааавствуйте, Марк Герааааасимович! Как Вы поживаааете – много ль наживаааете?» И снова неловко мимо них, бочком – куда шел... Он – обратно в комнату, а там – любящая теща: «Матя, хочешь еще чаю?» Ответить «как раз наоборот!» - он опять же стеснялся. А чай был единственным блюдом, которое бабуся умела готовить, как тут откажешься? (Про бабусины кулинарные таланты – не преувеличение, а простая констатация: окончив Санкт-Петербургскую Консерваторию в первом женском выпуске – до того принимали только мужчин – бабуся никогда не касалась своими музыкальными пальцами ничего, кроме клавиш. Всю войну она играла на рояле раненым, за что была «приписана» к госпитальной столовой, сдав туда свои продуктовые карточки. В 80 лет она все еще давала уроки. Но, кажется, так за всю жизнь и не почистила ни одной картофелины...)

В общем, выработал мой находчивый дедушка со временем такой алгоритм: по дороге к теще заглядывал в расположеный неподалеку «домик неизвестного архитектора», а на обратном пути снова посещал это же заведение. Уборщик в том туалете вскоре стал его добрым знакомым. Он снабжал дедушку на входе самой лучшей советской прессой (без портретов и жирных заголовков), при этом понимающе откладывал недлинную светскую беседу на то время, когда постоянный посетитель будет мыть руки. За что и получал скромные чаевые.

Потом бабусину комнату на Рождественской удалось обменять на другую (опять в огромной коммуналке, зато в одном доме с бабушкой), и дедушка несколько лет не встречался со знакомым уборщиком.
И вот однажды шел мой дедушка домой с завода и, уже выйдя за проходную, почувствовал, что перед долгой дорогой (а трамвай тащился с Охты на Васильевский больше часа) неплохо бы заглянуть... ну, в смысле – посетить. Зашел в общественное заведение, а там – ну надо же! Тот самый уборщик! Дедушка его спрашивает: как это Вы здесь оказались, Вы ж раньше на Невском работали? Уборщик многозначительно указал пальцем куда-то наверх и произнес доверительно, вполголоса: «Интриги, интриги...»