Мемуары... это, наверное, попытка разложить свою жизнь по полочкам... эдакий анализ прожитых лет, событий, ошибок и достижений… что-то вроде отчёта перед собой… Правда, взгляд на ошибки и достижения относителен. Одно и то же происшествие кому-то может показаться смертельным, а другому — пустяковым. Всяк по-своему смотрит и видит. К тому же иные летописцы настолько искажают увиденное, что другой участник того же события с трудом узнаёт произошедшее под плотной обёрткой сочинённых подробностей...
Поэтому я не всегда доверяю мемуарам. Но они в какой-то степени нужны. С одной стороны, в воспоминаниях присутствует отражение общей истории… хотя, её тоже искажают. А с другой... интересно же сравнить свою жизнь с жизнью других...

Но это присказка... А сказка, как говориться, впереди. И начинается она ab ovo.
Правда воспоминания о моём осознанном начале идёт не сплошной лентой, а отдельными островками, яркими вспышками в стремительной и порой бесцветной реке жизни.
Говорят, что более ли менее отчётливые воспоминания начинаются в районе трёх лет...

Как же давно это было... во времена, когда из телевизора звучал проникновенный голос молодого Магомаева, и велись восторженные беседы с первыми покорителями околоземного пространства.

У нас — отпуск. Родитель — военный. Мы в Москве, гостим у папиной сестры. Мне скоро — четыре. Долго гуляем по городу.
— Надо же, какая выносливая и не капризная девочка! Другой бы ребёнок уже устал, хныкал и что-нибудь просил, — с восхищением проговорила моя тётка. Это обо мне. И я это запомнила.
А ещё запомнились фрески в храме, всякие интересные китайские штучки в доме тётки (она китаевед) и обрадовала собака (боксёр) по имени Маугли.
— Маугли — это лягушонок, — пояснила сестра папы. — Видишь, какой у него широкий и слюнявый рот. Я вежливо улыбнулась, хотя перевод имени мне не очень понравился.

Другая поездка — в Таганрог. Гостим у родственников мамы. Дом бабушки с небольшим двориком и большим садом на берегу моря. Вернее, сад заканчивался обрывом над морем. А в центре сада — огромное абрикосовое дерево, усыпанное крупными медовыми плодами. Ветки сгибаются под тяжестью этой вкусноты и лежат на земле. Незабываемое зрелище...

И тут же перед глазами — зима. Дом той же бабушки, наполненный дровяным запахом тепла и выпечки.
Все стены в чучелах. Дед — охотник, сам их делает. В комоде куча бабушкиных шляпок. На столе и на полках — кружевные салфетки, и фарфоровые фигурки.
Родителей почему-то рядом нет. Снега навалило аж до половины двери. Чудеса! Дед кое-как её открыл и прорыл туннель к будке собаки. Вот радости-то было!

И снова Таганрог... но уже лето. Мы в аккуратном кирпичном доме маминого брата. Крыльцо соединено с
садом-огородом дорожкой. А над ней — зелёный шатёр восхитительно ароматного винограда с певучим названием «изабелла».
Я в прохладной комнате кручу пластинки. В кухне — дубовый тёмно-коричневый буфет. А в нём — несчётное количество всяких ящиков и ящичков. Сам он благоухает всевозможными специями.
Вечерами родня собирается за огромным столом: дедушки, бабушки, тёти, дяди, родители и всего трое детей.
Я — самая маленькая. Перед каждым — карточки с цифрами. Играем в лото… Спокойно и радостно. И верится, что эта идиллия навечно...
Кто бы знал, что ничего вечного не бывает... Что всё когда-то исчезнет, как и не было… Но это уже потом, и далеко не сказка…

К дому примыкает мастерская дяди, сияющая чистотой и строгим порядком. На стенах — множество всяких инструментов, каждый на своём гвоздике или в нужной ячейке. Мамин брат — любитель работы по дереву. Впрочем, он любитель очень многого: живописи, охоты, рыбалки, истории и увлекательных рассказов, погружающих в необыкновенные миры. А ещё почитатель сумасшедшей езды. Носился по дорогам на своём авто так, что дух захватывало. И на мольбу жены снизить скорость не реагировал. Мне тоже было страшно, но я считала, что дядька всё делает правильно.

В детстве даже болезнь в радость. У меня ангина. Вставать не разрешают. Чтобы не скучала, дядя принёс книгу «Волшебник изумрудного города». Мне скоро шесть, но читать я начала с четырёх лет. Когда и как научилась, никто толком не знает. Наверно, старший брат показывал буквы. Книга так увлекла, что я и не заметила, как выздоровела.

И всё было бы хорошо, если бы не мой лунатизм. Он очень беспокоил окружающих. Меня то бабушка снимала со стола, когда я пыталась вылезти в форточку, то родители, проснувшиеся от ночного шума, возвращали в постель.
А в подростковом возрасте я даже умудрилась испугать брата. Зашла в его комнату и, подойдя к окну, заговорила на непонятном языке. Помню лишь невероятно огромную ярко-жёлтую луну. Я ей что-то рассказывала. Брат окликнул меня, и я, как панночка из «Вия», пошла на его голос с вытянутыми вперёд руками. Потом наклонилась над братом, и он вскрикнул. Я тут же проснулась, не понимая, где я и что делаю.
Но постепенно эта аномалия рассосалась. Остались лишь истории обо мне, гуляющей во сне по дому.

Но вернёмся в сказку.
Мы в Полесске (калининградская область). Здесь я родилась. Очень хорошо помню трёхэтажный дом, в котором жили семьи военных, двор, качели, сад, белые ночи, землянку для нас, детей… речку с кувшинками, первую рыбалку и мой первый улов...
Иногда всплывают слабые воспоминания о Баку, Риге, Ташкенте, Львове, куда мы ездили с родителями.

И вот переезд в Азербайджан. Живём в финском домике. Во дворе два шикарных дерева — айва и инжир. Айва разочаровала, а инжир восхитил. С тех пор я инжир стала называть деревом варенья.
Потом другой военный городок. Жарко, сухо. Снег зимой — великое чудо! Здесь я пошла в первый класс,
в котором учились только восемь ребятишек.
Помню семейные и групповые поездки за шампиньонами, на рыбалку… забавные грязевые вулканы и Каспийское море со сказочными полупрозрачными кварцевыми камешками, которые я считала волшебными.

Кочевая жизнь казалась нормой. А окружавшие военные — высшими существами. Они и были небожителями,
покорителями высот. Папа очень любил небо, звёзды и много о них рассказывал. В итоге и я вдохновенно полюбила
далёкие загадочные светила.
В гарнизоне практически все знали друг друга. Эдакая огромная семья, где царили дисциплина и покой даже в беспокойные будни армейской жизни наших отцов с бесконечными полётами и учениями.
Но для нас, детей, это было Время Сказки.

Местные жители приносили на продажу осётров, чёрную икру и раков. Помню полную ванну копошащихся зелёных членистоногих с цепкими клешнями... и развешенные в кухне просоленные куски царской рыбы. Но на мой взгляд,
ничто не могло сравниться с копчёными угрями, которые часто бывали на столе, когда мы жили в Полесске...

А потом началась другая жизнь, в другом месте и в другое время. И сказка стала постепенно превращаться в быль.