- Я буду точно и строго соблюдать правила школьного распорядка. Три прогула занятий, и Вы покинете школу навсегда; три опоздания на занятия приравниваются одному прогулу. Tри "Ди" по контрольным в течениe семестра приравниваются "Ди" на финальном экзамене; после одного "Ди" на финальном экзамене Вас оставляют на следующий год на том же курсе. Если оба раза финальный экзамен не сдан, Вас безоговорочно отчисляют из школы.

Я тихонько вздохнула. Эти правила всегда декларировались на первом уроке очередного семестра, но никто не произносил их с таким упоением, как Пэм. Между тем Пэм продолжала:

- Наша школа славится строгим соблюдением правил. Поэтому школа Эванс - лучшая из школ города. Это - как в государстве: равенство всех перед законами и правилами - основа благополучия страны. В любой стране, разумеется, бывают коррупционеры, воры или мошенники, которые могут избежать тюрьмы, но в нашей стране - это исключение из общего правила. У нас в школе таких исключений вообще не случается. Вернее, случилось, но лишь раз за всю мою карьеру. Одна проныра из России за два года не освоила программу пятого курса и должна была уйти из школы. Не знаю, чем она разжалобила начальство, но её всё же оставили учиться, переведя с пятого на четвёртый. Она думает, что сможет освоить легко программу моего класса. Посмотрим. Это же надо - ни малейшего самоуважения... А сейчас - первый тест.

Голубые глаза преподавательницы мазнули недобрым огнём мои зардевшиеся щёки, и холёная наманикюренная рука бросила на мою парту листок с первым заданием. Туфли на тонких каблуках зацокали по каменному полу, унося высокое сухопарое тело учительницы к дальним задним рядам парт, а я осталась сидеть, ошеломлённая и раздавленная последним унижением. Глаза мои скользили по напечатанным строчкам, но слова расплывались перед глазами. Не в силах всерьёз сосредоточиться на вопросах, я начало машинально проставлять первые пришедшие в голову ответы в нужные графы-пробелы; по счастью, сочинения от меня не требовалось.

Ничего хорошего от этого теста я для себя не ждала, и получив на следующий день тот же листочек с жирным "Ди", дважды подчёркнутым красным карандашом, даже не удивилась. "Ди" означало, что я автоматом передвигаюсь ещё на один курс вниз, и, скорее всего, вылетаю из Эванс окончательно. Я бы безмолвно смирилась с этим вердиктом, если бы не беседа вершительницы наших студенческих судеб с несчастным индейцем, сидевшим позади меня. Пока Пэм объясняла бедняге, что означает для него его "Ди", я всё же полюбопытствовала, какую чушь успела написать накануне, и с изумлением нашла лишь одну ошибку в окружении четырёх жирных восклицательных знаков. Но вопросов-то было десять, и по всем правилам мне полагалась "Эй" или "Би"! Пэм преднамеренно или непреднамеренно перепутала графу процентов за верные ответы с графой процентов ответов ошибочных. На робкое же замечание, что оценка кажется мне слишком заниженной, прозвучало насмешливо-пренебрежительное: не думаю ли я, что моё знание английского намного лучше, чем у самой Пэм?

Терять мне было уже нечего, и прямо глядя в эти красивые эмалево-голубые глаза, которым позавидовала бы любая кукла Барби, я тихо, старательно подбирая английские слова, произнесла:

- Я очень плохо знаю английский язык, мэм. Но в моей варварской стране, известной коррупцией и мошенниками, проценты учат в третьем классе, когда детям всего десять лет. А потом я кончила университет и тринадцать лет проработала инженером. Поэтому проценты я считать умею. И девять ответов из десяти - это девяносто процентов, а не десять, как Вы это написали. Сорри.

- You saved your neck (ты спасла свою шею),- прошипела в ответ мне Пэм, выхватывая из моих рук листочек со злополучным тестом. Но я не могу сказать, чтобы этот диалог на глазах всего класса прибавил симпатии в её отношении ко мне.

Так между нами началась борьба за выживание. Глагол "выживать" или "выжить" имеет два значения; оба эти значения были в равной степени применимы к сложившейся ситуации. Я пыталась выжить в малопонятном, иноязычном, ополчившемся против меня мире; Пэм пыталась выжить меня из своего класса. И в принципе она была права: я нарушила самое для неё святое - равенство всех перед буквой закона, перед нерушимым правилом, каким бы тупым или несправедливым это правило не оказалось.

Моё несчастье можно было описать фразой Грибоедова: "Горе от ума". Каким-то чудом я умудрилась сдать вступительный экзамен в Эванс сразу на пятый курс, наравне с моей сестрой. Но сестра учила английский и в школе, и в институте, а я и там, и там учила французский, а английские слова зубрила по словарю, готовясь к отъезду. Понимать написанное, я понимала, а вот писала автоматом на французский лад. Программу грамматики, предназначенную для пятого курса я неплохо освоила уже на первом году обучения; во втором мне было скучновато. Но самая тщательная зубрёжка задаваемых правил не возмещала провалов в элементарных знаниях, которые давали на более низких курсах, и все мои "Ди" мне безжалостно лепили именно за эти провалы.

Эванс казалась мне тогда единственным светом в окошке: учеников этой школы готовили к сдаче Тойфла, экзамена по английскому языку, без которого о поступлении в университет можно было даже не мечтать. И по общему, распространённому тогда в наших кругах мнению, лишь учёба в американском колледже давала какой-то шанс получить работу по своей специальности. Я в это искренне тогда верила, да и не только я. Изгнание из Эванс грозило мне крушением всех моих планов на будущее, и моя сестра отправилась сражаться за мою судьбу в здание администрации.

- Если Вы сами утверждаете, что она не знает элементарных вещей, известных третьекурснику, как же вы её экзаменовали перед зачислением? - резонo спрашивала она администратора, - неглупую полную женщину, довольно благожелательную к студентам. И эта милая женщина под напором аргументов моей сестрёнки пошла на невиданное в этих стенах нарушение незыблемых правил, оставив меня в Эванс, но зачислив в класс к Пэм.

Для Пэм я была кошмаром всей её педагогической деятельности, т.к. ни о каком "равенстве перед законом" в отношении со мной речи быть не могло. Чтению, к примеру, нас учили по специальным карточкам с текстами и вопросами о прочитанном; но за два предыдущих семестра я успела прочесть все до одной карточки за четвёртый и пятый курс, и даже половину подобных карточек за шестой курс. Но мне-то тоже что-то нужно было читать на этих уроках! Бедняжке-учительнице приходилось каждый день отсылать меня в библиотеку для самостоятельной работы, в то время другие сидели в классе и читали то, что есть. При этом, что бы Пэм ни делала, за каждым её жестом с непрерывным неслабеющим вниманием наблюдали мои суженные от ненависти глаза, и как натура в высшей степени артистичная, Пэм это ощущала.

Я должна отдать ей должное: эта сухощавая американка была замечательным преподавателем. Изучаемый материал она подавала очень внятно и последовательно; самые трудные понятия иллюстрировала превосходно разыгранными микроспектаклями-пантомимами и по слухам публиковала в Нью Йорке уже третий по счёту учебник по изучению языка.

Но промахи мои эта достойная дама караулила с безжалостностью следящей за добычей пантеры: любая крохотная ошибка возвращалась ко мне обведенной алыми чернилами, в густом частоколe восклицательных знаков. Избавиться от меня Пэм не могла: за контрольные я получала оценки не ниже "Би", а искусственно занижать результаты тестов она уже боялась.

Период нашей взаимной острой нелюбви пришёлся на самую чёрную из страничек моей эмиграции: голова моя на занятиях порой кружилась от голода из-за того, что я выменивала на доллары свои фудстэмпы для оплаты уроков вождения, а утром отрабатывала уборкой улиц те жалкие подачки, котор ы е выдавало мне государство для моей адаптации и пропитания . Но не смотря на отработку и толкотню в публичном автобусе, я ни разу не не опоздала на занятия...

Похоже, что наше с Пэм противостояние пошло мне на пользу: финальные тесты я прошла с очень неплохим итоговым результатом; по суммарным баллам меня спокойно могли зачислить и на седьмой курс. Но по решению администрации я должна была написать сочинение на заданную тему, которое проверяли и оценивали преподаватели предстоявшего мне мне шестого курса. Я этого экзамена очень боялась: писать-то Пэм меня не учила; сочинения начинали писать только на пятом, а я дважды терпела крушения именно на сочинениях.

- Ума не приложу, за что тебе поставили эти "Эй", - свозь зубы процедила Пэм, прощаясь со мной, - Я бы за эту писанину и "Си" поставить постеснялась. Но раз уж два преподавателя согласились, чтобы ты училась у них дальше...

К сожалению, вернее, к счастью, эта победа осталась для меня победой символической. На шестой курс я так и не пошла. Я нашла работу по специальности без всякого колледжа, и до сих пор работаю в той же фирме.

Пэм я никогда больше не видела; но с администратором-женщиной перекинулась парой-другой фраз, зайдя навестить учившуюся в Эванс подругу.

- Ты была первой, но не последней, кого я перевела на курс ниже, после провала в двух более сложных курсах, - весело прощебетала мне эта милая женщина, поблёскивая очками, - я такое проделала с ещё одним русским парнем. Но ты и и представить не можешь, каким способным оказался этот парень, которого мы чуть было не отчислили. Он уже E.I.T. сдал!!!
- Я тоже его сдала, - пожала я плечами,- я и экзамен на P.E.успела сдать после этого.
- Господи, это же прекрасно! - от души восхитилась администратор, - А кто бы мог этого от вас ожидать...

П.С. "Ди" - оценка знаний, соответствующая нашей двойке. "Эй" и "Би" - соответственно, пятёрке и четвёрке.
Русскими в США автоматически называли всех выходцев из бывшего СССР.
E.I.T. - первый восьмичасовой по длительности экзамен на получение профессиональной лицензии, которая очень ценится в США; P.E. , соответственно, - второй восьмичасовой экзамен, после которого и выдают эту лицензию.