Часть 1 - бабушкина.
Как слезы, свисают шнурки от сапог...
Детское воспоминание: эта фраза про шнурки как характеристика «душещипательной» и прочей «советской поэзии»...
А появилась она благодаря сапожнику Станиславу. Я его хорошо помню: сутулый лысоватый старичок приходил к бабушке, собирал по всей коммуналке туфли и ботинки, нуждающиеся в свежих набойках и иных ремонтных процедурах, потом приносил их уже облагороженными. Брал не дороже, чем в мастерской, да еще такой сервис! Он умел даже «подгонять ботинки по ноге», ловко растягивая их в самых неудобных и натирающих местах. Был он наших «семейным сапожником» с незапамятных времен. Прабабушка Аня познакомилась с ним в двадцатые годы при обстоятельствах весьма драматических.
Итак, «военный коммунизм», в Петербурге не достать ничего. То есть – вообще ничего. Моей бабушке Соне 16 лет, она «досрочно» окончила школу и поступила в Университет. На занятия она ходила в своей детской беличьей шубке, из которой на полторы ладони торчали выросшие руки. Мечтала о ватнике, но взять его было негде... (Вскоре из-за этой шубки ее «вычистили» из универа как «классово чуждую», и она пошла учиться в Академию Художеств). Обуви не было вовсе: юная Сонечка плела какие-то веревочные подметки, пришивала к ним тряпичный верх, и вот в этих «туфельках» танцевала на университетских вечерах. В общем, обстановка ясна. И вот в один прекрасный день бабуся Аня (то есть тогда еще, конечно, не бабуся – но мне так привычнее ее называть) – так вот: собирает она в большой мешок всю обувь в доме: свою, мужа, четверых детей, - и относит ее «холодному сапожнику», чтоб поставить заплатки-набойки и пришить отвалившиеся подметки. Сапожник обещает до завтра все сделать. А назавтра – ларек закрыт на замок, сапожника нету! И послезавтра, и через два дня – та же картина. Домашние уже бедную бабусю «живьем съели», потом – простили, потом – смирились с потерей... И вот через две недели приходит к ним домой!!! Тот самый сапожник! И приносит мешок починенной обуви и апельсин в подарок – Апельсин! В те времена! Страшно извиняется, говорит – сильно заболел, не работал. С этого-то апельсина и началось знакомство, продлившееся потом больше полувека.
Станислав был не простым прибивателем набоек, он был Сапожником с большой буквы, настоящим художником. Увы, жизнь его пришлась на ту эпоху, когда его талант и мастерство были не очень-то востребованы: не было ни материалов, ни достойных заказчиков. Но об изумительных туфельках, которые он сшил юной Сонечке из старорежимных лайковых перчаток ее мамы Ани, в нашей семье помнят до сих пор, хотя уже без малого сто лет прошло.
Станислав никогда не терял надежды заполучить солидный заказ, и даже сделал роскошный альбом (говоря современным языком – «портфолио»): там фотографии лучших его произведений сопровождались стихотворными подписями его собственного сочинения. К сожалению, стихи у него получались существенно хуже, чем ботинки. Мой ехидный дедушка Матя сочинил на него пародию, которой очень гордился: начинив свой стишок максимально нелепыми метафорами, он сумел, как он сам считал, достичь сногсшибательно комического эффекта. Вот эта пародия:
Как слёзы свисают шнурки от сапог
И лаком блистают, как с маслом пирог.
Двойная подошва, как камень, тверда,
Её не протрёшь ты уже никогда!
Несётся свободно, как музыки звук,
Изящный и модный французский каблук!
(Перечитала сейчас – и с ужасом поняла, что нынче этот стишок вполне бы сошел за ироническую лирику на любом «поэтическом сайте»...)
В десятом классе я узнала от подруги Аллки о существовании такой диковины, как венок сонетов. За пару недель создала свой шедевр: магистрал, еще 14 внутри – все по-взрослому. Жутко лиричный, как и положено венкам. Друзья были прямо-таки ошарашены моим возросшим мастерством. Аллка перепечатала его на машинке, оставила себе первый экземпляр, еше пять раздала узкому кругу (мне достался второй). Друг Глеб сказал, что это «лучшее из всего, что я до сих пор написала». Даже папа похвалил. Дедушка Матя тоже честно прочел все пятнадцать мини-шедевров. Ну как? – спросила я. «Ну что тебе сказать... ну, шнурки от сапог», - честно ответил он.
Свой «Венок» я больше никому не показывала, со временем он и вовсе потерялся. Сейчас с трудом могу припомнить пару удачных строф из середины. Ну, собственно, и черт с ним, с этим венком, где так лирично свисали шнурки от сапог...

часть 2 - мамина.
В послевоенные годы обуви в продаже не было нигде и никакой. Галя росла, нога у нее росла тоже, а обуви не было. Вообще. Например, у них в классе училась девочка Мара, которая не могла ни на минуту задержаться после уроков на всякие пионерские сборы, а пулей неслась домой, чтоб отдать ботинки младшему брату, учившемуся во вторую смену. Девочку (кстати, отличницу) не забывали регулярно ругать за неактивность и несознательность.
Итак, приближался очередной 1947-48 учебный год, никаких ботинок или туфель у Гали не было – она же росла, старая обувь не налезала. Тётя отдала ей свой “талон” в спецмагазин на одну пару обуви, талон выдали дяде Диме, дедушкиному брату, как членкорру АН СССР, а остальным братьям, простым профессорам вроде моего деда, обувь не полагалась. И вот 1 сентября Галя пришла в новую школу (21-я, бывшая гимназия мадам Шафэ, очень сильная школа была) – в новых туфельках! Очень красивых! И тут к ней подошла одна из девочек (как потом выяснилось – дочка директора Балтийского завода) и сказала: “Привет, я – Марина! А я знаю, из какого магазина эти туфли!” То есть для “элиты” туфли имелись – но одного-единственного фасона.
Вскоре недолгая теплая осень сменилась долгой питерской зимой… А к весне Галя снова выросла, и чудо-туфли уже не налезали. Эта печаль осталась в её памяти на всю жизнь и стала причиной Истории №3.

часть 3 - моя.
Мама часто ездила в командировки, поэтому я были одета если не супер-прекрасно, то хотя бы не так, как все подружки: если весь Питер щеголял в одинаковых платьях, то у меня было совсем другое (такое, в каких щеголяло всё Запорожье или весь Киев). Итак, мама раздобыла мне в Москве импортные осенние туфли-полуботиночки, а в Риге – красивые сапоги. Поскольку давали по одной паре в руки, купила всё “на вырост”, помня свой печальный отроческий опыт. Осенью я немного поносила эти супер-туфли (на шерсятаной носок). Они соскакивали с ноги и натирали пятку. В шерстяных носках протирались дырки. К счастью, вскоре наступила поздняя слякотная осень, и я уже щеголяла в рижских сапожках, которым шерстяные носки очень подошли. А потом пришла зима, и сапожки эти растрескались – они оказались клеенчатыми и не были рассчитаны на нашу зиму. Выйти на улицу мне было категорически не в чем. Папа достал из сундука, из-под крахмальных манишек, пересыпанные нафталином бабушкины войлочные бурочки цвета грязно-розовой промокашки и стал уговаривать меня их поносить: мол, смотри какие изящные, даже на деревянном каблучке, и размер твой! Я закапризничала: мол, лучше я в кедах пойду, чем в этом! Мы долго препирались, пока бабушка не сказала задумчиво: наверное, не надо их носить, надо их отдать в Музей Блокады… В общем, блокадные бурки я носить отказалась, папа заклеил трещины на коричневых клеенчатых сапогах ярко-красной изолентой, и так я “прохиповала” всю зиму. Мне даже нравилось. А весной из коробки были извлечены Импортные Кожаные Полуботинки, и выяснилось, что нога у меня… не выросла! И сама я больше не росла! Так и осталась полтора метра ростом и с ногой 34 размера! Других туфель купить не удалось… зато за Импортные Полуботинки из Москвы в комиссионке поставили цену как за новые, хоть они и были ношеные, их купили в тот же день, и нам отдали деньги. Я походила до апреля в кедах, а там подошел сезон босоножек, которые мама привезла из Львова… В общем, моя обувная эпопея на этом закончилось, и вполне благополучно.

Эх, такую страну потеряли!