Киев, Борщаговка. 1974 год. Весна.

Мне - двенадцать, и папа подарил мне велосипед "Ласточку". Я смотрю на него со странной смесью восторга и опасения: подчинится ли мне когда-нибудь это чудо современной техники?
Я кажусь себе чертовски неловкой и неспортивной; я сутулюсь и совсем не вписываюсь в кампанию своих активных весёлых ровесников-однокласников. Они это прекрасно понимают. Меня не травят, не дразнят, но и никогда не принимают в свои игры, считая, что я - не от мира сего. И это справедливо: я пребываю большею частью в блистающем мире своих фантазий, слегка перекроеннoм из реалий моих любимых книг. В этом фантастическом мире я - главная героиня; я всегда нахожусь в эпицентре ярких потрясающих событий, я всегда окружёна смелыми остроумными парнями, - не чета одноклассникам. Эти парни не ухаживают за мной - я всегда одета по-мальчишески, но они признают во мне равного, если не лидера: ведь у меня всё очень ловко выходит, - и нестись галопом на лошадях, и дерзить сильным мира сего, и выигрывать в любых дуэлях с любым сколь угодно сильным противником.

В обычном, реальном мире, в котором я вынуждена существовать, я тоже сжимаю в руках эфес шпаги, вернее, рапиры - родители по моей пылкой просьбе записали меня в кружок фехтования, но как я ни стараюсь, успехи мои в тренировочных поединках более, чем скромны. Я проигрываю все бои, а Марина Григорьевна - мой тренер - назвала меня "задохликом" и никак не сделает из меня "человека".

И вот - велосипед! Папа очень горд своим подарком: он почти полдня возится, подгоняя под мой рост седло и подкачивая шины, и я загоняю свои страхи в самый дальний угол своей души, изображая острое желание сесть и проехаться по улице. У других же это как-то выходит! Наконец-то мы выходим на улицу, и я забираюсь в седло. Но стоит мне оторвать ступню от асфальта и перенести её на педаль, как велосипед начинает опасно крениться, и я бы непременно грохнулась, если бы не надёжные папины руки: одна держит руль, вторая лежит на багажнике. Баланс тут же восстановлен; я могу со всем кофортом крутить педали, не заботясь о равновесии: папа идёт рядом и не допустит, чтобы в этот торжественный день я разбила себе нос. Когда я кручу педали слишком быстро, папа переходит на бег - как никак, а он в юности был замечательным гимнастом. Папа и сейчас может крутить солнце на брусьях и кольцах, и пройтись по квартире вниз головой - для него пара пустяков.

Папа - моя полная противоположность. Неизменный центр и душа любой кампании, тамада в любом застольи, мой папа мечтал, наверное, не о такой дочери, как я. Его искренне пугают моя интравертность, моя инертность, отсутствие друзей и подружек, отсутствие женского кокетства и желания себя приукрасить. Во мне, двенадцатилетней, вечно утонувшей в книгах, он не без оснований с ужасом видит будущую синечулочницу, эдакую старую деву,так и не создавшую собственной семьи. Моя младшая сестра, поющая соловушкой, красящая ноготки красным карандашом и пропадающая во дворе с утра до ночи с подружками, куда больше меня отвечает его представлениям о том, какой должна быть девочка-идеал. А я - не дочь, а сплошное разочарование. И всё же мой папа - это мой папа.

И когда мне заманулось год назад полезть на почти отвесную скалу на Винницком пляже, он сорвался с места и полз следом за мной до самого верха, цепко всматриваясь в каждое моё движение, шопотом подсказывая куда ставить дрожащую руку или ногу. А потом, побледневший, повёл меня вниз другими, куда более безопасными тропами, бурча потихоньку: "Не думал я, что вновь сюда полезу, да ещё потеряв всякую форму...".

Да и Днепр мы с ним уже два раза переплывали, пусть не в самой широкой его части; и я знала, что я могу, если захочу, переплыть Днепр, пусть и плаваю я наполовину брассом, наполовину по-собачьи.

А теперь папа помогает мне овладеть велосипедом...

Дело, правда, идёт со скрипом: мы каждый день выходим по вечерам на улицу. Папина рука, державшая руль, уже руль не держит, но на багажнике она поселилась, кажется, навсегда. И стоит этой руке на минуту-другую от багажника оторваться, как велосипед виляет в сторону, а я поспешно спрыгиваю с педалей на землю. Чему-чему, а этому я научилась быстро. Я в глубине сердца искренне удивляюсь папиному терпению: ведь уже полмесяца прошло, а я всё не могу держать баланс! Но папа не отступается...

Вот и сейчас он вышел со мною на улицу, но его окликнул сосед, и беседа, кажется, будет длиться целую вечность. Сперва я покорно жду окончания трёпа, но папа - человек увлекающийся, особенно, когда речь о сравнении умений игроков киевского "Динамо". Не дождавшись, я автоматически крутанула педаль, и велосипед поехал; папиной руки на багажнике нет, а я всё равно не падаю! Такое ощущение, что я лечу над землёй: скольжу без малейшего усилия! Никакого сравнения ни с ходьбой, ни с бегом. Мало того, мне даже удалось, не упав, развернуться и вернуться назад, к папе.

- Папа, смотри, я сама еду! - восклицаю я с восторгом, а папа, кивнув, небрежно бросает собеседнику:

- Это - моя старшенькая. Глядите, какая умница: лишь села и сразу поехала! - и уже мне с весёлой улыбкой.- Так я пошёл! Я тебе больше тут не нужен...

С этого момента жизнь моя преображается: каждый вечер я свожу по лестнице со второго этажа своего железного коня и сажусь в седло. Мир несётся мне навстречу, и он уже не кажется мне скучным или привычным: ведь я лечу как на крыльях. Странно вообще-то: с тех пор я много раз летала на самолётах, однажды прыгала с парашютом, и попробовала себя в парении на дельтаплане, но такой потрясающей лёгкости и счастья, как во время этих небольших велосипедных прогулок я никогда уже не испытала. Даже когда взяла в рент велосипед лет через тридцать с гаком. Нет, я не разучилась крутить педали, да и баланс как-то сохраняла, но божественная лёгкость куда-то девалась. Наверное, она присуща лишь юности...