...в молодости казалось, жизнь длинная. Сейчас, когда исполнилось шестьдесят, поняла, что ошибалась... жизнь короткая.

Если оглянуться в прошлое, прожитое помнится обрывками картинок и яркими всплесками ощущений. Иногда выпадают из памяти месяцы, иногда белыми пятнами остаются годы. Нет, конечно, мы помним, в каком году школу закончили, в каком замуж вышли или родился ребенок. Но это пунктирно. Анкетные данные о существенных событиях. А вот много ли моментов мы помним, чтобы они виделись развернутым кадром? Кто сможет прокрутить фильм своей жизни день за днем? Никто...

Вот мои «кадры», которые в памяти врезанная намертво картинкой...

***

… Мне пятнадцать. Он на год старше. Мы с ним «гуляли» – так тогда это называлось – уже около года. Но на поцелуй еще так и не решились. Хотя всё предвещало этот момент.

В тот день, как обычно, мы встретились около памятника Карлу Марксу. Карл красовался на центральной площади района, где мы жили. Осень. Холодно. Ветер срывал с деревьев последние листья, и те кружились под ногами в своём стремительном танце. Я дрожала. То ли от холода, то ли на нервной почве. Свидание для меня было наполнено предчувствием… это… должно случиться. Вот-вот.

Подхожу. Он стоит уже, тоже нервничает. Ни слова не сказав, берёт меня за руку и мы идём. Я даже не заметила, как оказалась у него дома. Мы вдвоем. Его мама была понимающей, и ушла, чтобы не мешать. Она знала, как сильно он влюблён в меня.

Комната. Диван. Стол, на котором разбросаны учебники, какая-то мелочь, как у любого школьника. Ещё кресло. Я плюхаюсь в него. Дрожь в теле не унимается. Он куда-то тычет пальцем. Раздаётся музыка. Магнитофон. Не помню, что играло. Скорее всего это:
«Только я и ты, да только я и ты, да ты и я,
Только мы с тобой, да только мы с тобой, да мы с тобой...
Было так всегда, будет так всегда,
Всё в мире - любовь, да лишь она, да лишь она».
Именно в тот год вышел фильм «Романс о влюблённых». Песня оттуда была популярной. Ещё бы…она соответствовала настроению таких, как я.

Он берёт меня за руку и осторожно пересаживает с кресла на диван. У меня уже не внутренняя дрожь, похожая на озноб при простуде. Нет, меня колотит так сильно, будто прихватила тропическую лихорадку.

Я безумно хочу, чтобы он поцеловал меня. И одновременно с этим также безумно боюсь этого. Он садится ближе... почти вплотную… помню запах – что-то приторно горьковатое. У него пышные и длинные волосы. Тогда модно было. Под «битлов». Он наклоняется и упавшая прядь щекочет щеку. Одной рукой пытается уложить меня на диван – не нагло, осторожно, слегка подталкивая… другой поднимает край блузки... наклоняется и, едва касаясь губами, целует... в приоткрывшуюся полоску телу. В голове стучат барабаны. В глазах мелькают разноцветные квадратики и прямоугольники калейдоскопа. Чувствую, вот-вот улечу. Улечу, и в полете не смогу контролировать свои слова и движения. Уже сейчас, находясь еще на земле, ощущаю, как сознание рассыпаться на мелкие осколки, а тело не хочет слушаться. Еще мгновение и всё... Что «всё»? Не знаю. Просто страшно.

Вскакиваю и убегаю. Судорожно опускаю блузку, трясущимися руками застёгиваю кофточку. На улице, охваченная прывами ледяного ветра, чувствую отрезвление. И сожаление. Почему, почему я не осталась? Да, именно сожаление о том, чего не сделала. А не того, что сделала. Сделала я глупость. Убежала. А ведь как хотелось чтобы он целовал...

Прошло полвека. Целая жизнь позади. Но я и сегодня помню... и запах его волос, и свои ощущения, когда он коснулся меня губами, и страх от предстоящего поцелуя, и чувство разочарования из-за того, что испугалась и убежала... Помню, будто вчера произошло всё это. Кто знает... может так и должна была закончиться история первой любви. В памяти осталась сладостная радость. А если бы всё случилось...

***

Вот другая картинка. Раннее утро. Рассвет. Тело кажется легким, но стоит попробовать встать, понимаешь, что не в силах сдвинуться... разбитыми кажутся абсолютно все косточки, будто по мне проехала асфальтоукладочная машина. Оставляю попытку приподняться. Прошу показать её ближе. Не высокая, но крепкая женщина с усталым лицом, протягивает младенца. Девочка. Моя девочка. Дочка. Пытаюсь запомнить её получше. Слышала, что в роддоме могут перепутать новорожденного.

– Успела, – говорит женщина куда-то в сторону, продолжая держать малышку передо мной, – успела-то роженица в нашу смену родить. Теперь можно и домой... устала... Ночь была тяжелая... – она зевает и мне тоже хочется зевнуть. Моя ночь тоже была не легкой.

Я перенашивала. Ждала роды со дня на день. Еле ходила, наклониться чтобы надеть носки, уже не могла. Накануне вечером во двор приехал грузовик. Капусту привезли. Тогда в осенние дни по дворам возили на продажу овощи — то помидоры ящиками, то арбузы или капусту вилками в мешках. Бабушка не удержалась, побежала и купила пару мешков капусты.
– Куда тебе, – сказала она, выходя, – сиди дома...
Я увидела в окно, как стоит она с мешками и не знает, что делать. Идти всего-ничего, метров сто, но мешок с капустой тяжелый, не поднять одной.
– Ба, я помогу... – крикнула в форточку. Выскочила, не накинув пальто.

Вечером позвонила подруга, я сказала, что вода по ногам...
– Ну, всё, к утру родишь, – заявила она.
К шести часам терпеть уже не могла. Стучу в дверь соседу. Тогда мало у кого были машины. А он таксист.
– Толь, прости, но не могу больше...

В роддоме всё по отработанной схеме. Приёмное отделение, короткий осмотр, кровать с проваленной железной сеткой. У окна. Под окном батарея. Большая чугунная, крашеная белой краской. Я смотрела на нее, изучая щербинки и выбоины. Когда случались схватки, хваталась за её раскаленные бока с остервенением.
– Не оторви батарею, – усмехнулась акушерка. – И не ори... И давай, скорее, а то скоро смена заканчивается, нам домой надо...
– А сколько ещё? Когда... ой... заканчивается?
– В девять...
– Еще два часа, господи! Целых два часа...
– Не гневи... в шесть привезли, в девять родишь, так бы всем...

Я терпела. Старалась не орать. Но не получалось. Вопли от боли раздираемого тела вырывались непроизвольно. Акушерка время от времени заглядывала. Видимо, проверяя, на месте ли батарея. Вдруг громко закричала:
– Свет, а Свет, беги скорее... у роженицы дитё лезет... головку видно...
Вбежала Света, меня подхватили под руки:
– Ой, мамочка... я не могу... не могу...
– Сможешь, идти не далеко, – подбодрили меня.

Большая комната. Пару столов. На стене большие круглые часы. Ровно девять. Почти успела. Задержала «смену» на пятнадцать минут…
– Ну, что… готово. Родила. Девочка. Здоровенькая...

Помню, нет, не помню, а чувствую каждое мгновение той ночи.

***

Много ли таких моментов мы помним? Ну, чтобы в подробностях. Совсем немного, правда? Помните, как в фильме «Человек с бульвара Капуцинов», герой, которого играет Андрей Миронов, объясняет возлюбленной, чем кино отличается от жизни? В жизни мужчина и женщина знакомятся, встречаются, женятся, потом она беременеет, а через девять месяцев рождается ребенок. А в кино всю средину вырезают. Раз — свадьба, два — ребенок. Вот и у нас так. Раз — познакомилась, два – родила. А средина выпала. И в итоге всего-то фильм о вашей жизни на пару часов. И это в лучшем случае.

Как же много мы забываем. Даже из того, что было важным. Когда-то важным. Вы рыдали, страдали, думали, что жизнь закончена. А сейчас, когда прошло несколько лет, не помните, забыли. Будто и не было. Откуда я знаю, что так бывает? Недавно прочитала свои письма, которые писала тридцать лет назад. Маме. Мужу. Сейчас нашла. В старой коробке, которую хотела выбросить. Много интересного прочитала. То, о чем не помнила. Но что когда-то было крайне важным.

Но что еще удивительно... иногда то, что помнится, в жизни было не совсем таким, как мы помним… но это уже другая история.