Стоило им только выйти из подъезда и оказаться под кротким сентябрьским солнцем, как жизнь сразу наладилась.
Будто и не было недельной разлуки. Не было недовольного, явно с похмелья, мужчины на третьем этаже, раздававшего, во время прощания с ребёнком, никому не нужные идиотские указания; огорошившего напоследок грубым заявлением:
- В восемь чтобы был дома, ясно? А то завтра хрен поднимешь тебя.
До восьми ещё прорва времени - у них целая мини-жизнь за пазухой! Можно делать что хочешь, как хочешь, сколько хочешь… ну, почти.
Взявшись за руки, поспешили прочь от затенённой старыми вязами пятиэтажки к светлому пятну остановки, где весело звенели трамвайчики, зазывающие случайных путников в «Луна-парк», приютившийся на местной «Лысой» горе буквально в паре остановок.
Аттракционы, разбросанные по урочищу беспорядочным каскадом, виднелись издали. Причудливо изгибалась в вышине, чуть пониже плешивой вершины, среди клёнов и берёз, американская горка. Осминожная карусель на пологом пустыре, практически по центру холма, плавно колыхала огромными шупальцами. Колесо обозрения, заякоренное у подножия склона, неторопливо крутилось, возносясь и над сборищем разнородных качелей-каруселей, и над высокими еловыми кронами.
В основании холма полукруглой цепочкой растянулись вагончики, декорированные под цыганские кибитки. Подступы к территории парка предваряли давно покрывшиеся плесенью списанные лодочки, вышедшие из строя машинки, обломки прочего металлолома.
Чем ближе ко входу, к пышно украшенным, широко распахнутым дверям, напоминавшим ведущие в иномирье сказочные врата, тем сильнее воздух насыщали особые, ни с чем не сравнимые, ароматы: в благоухание сахарной ваты проникал дымный привкус тира, а сладкий запах слегка подгоревших ватрушек и пряные пары фруктовых газировок сочетались с душком проржавевших механизмов.
Изнутри доносился многоликий шум: радостные крики, а иногда плачь чем-то огорчённой малышни; тяжёлый скрип отживших своё агрегатов; ленивый перестук винтовок и эхом отзывавшихся им, насквозь пробиваемых пульками, жестяных банок. Звучало «Русское» радио.
Приобретя в кассе у входа, на специально отложенные для этого деньги, горсть жетонов и пачечку пластиковых билетов, они принялись, целиком отдаваясь наслаждению, неторопливо их использовать: паровозик, лодочки, пожарная машинка, полицейская машинка, машинка скорой помощи… маленькая цепочная карусель… прыжки на батуте…
И, главное лакомство - старый советский автодром с электрическими драндулетами.
Когда оператор полигона, после того как все желающие прокатиться расселись по местам и пристегнулись, замкнул токовую цепь - разбросанные по периметру крытого помещения автомобильчики, напоминавшие увеличенные детские туфельки, разом дёрнулись с места и, одни раньше, другие позже, помчали по кругу: нетерпеливо зудя, проворно скользя по чёрной гладкой поверхности. Проволочные гребни тонких штанг, установленных на задних бамперах машинок, тут же заёрзали по металлической сетке под потолком, вызывая над головой короткие пляски молний.
Марина, закусив губу, давила будто заправский водитель на газ, яростно крутя рулём.
Постоянно забывая о педали тормоза, она раз за разом врезалась то в чужие «туфельки», то в амортизационные ограждения площадки, каждым таким нелепым толчком неизменно вызывая заливистый хохот сына.
Хотя столь бурное проявление чувств было для него не слишком-то характерным, стоило только приключиться очередному бестолковому удару, при явном намерении женщины столкновения избежать, как у ребёнка вновь возникал смех до колик.
Немного отдышавшись от аварийного автодрома, прокатились напоследок на лебедях. Сделали это уже скорее по настоянию Марины, чем желанию сына – женщине тоже захотелось ненадолго ощутить себя ребёнком, возродить малышовые ощущения. Настолько запали в душу захватывающие подъёмы и спуски похожей карусели чехословацкого «Луна-парка» из её собственного детства.
О настойчивости своей, однако, быстро пожалела: кабинка то низвергалась столь низко, что они с трепетом проносились чуть не над головами гуляющих, то вздымалась столь высоко, что малыш нервно жался к маме, пугаясь высоты... которой она и сама, откровенно говоря, опасалась. Так что ей оставалось лишь обнимать сына, мысленно крепиться, и стараться быть смелой за обоих.
Покончив с головокружительными аттракционами, переключились на более спокойные развлечения, гораздо больше привлекавшие ребёнка.
Вначале он долго корпел над фонтанчиком детской рыбалки, выхватывая из воды и складывая в маленькое ведёрко пойманных на магнитный крючок пластиковых рыбок, а затем ещё более настойчиво и тщательно раскрашивал разноцветной гуашью глиняную фигурку попугая, добиваясь в своей работе такого же яркого эффекта и точной передачи цветов, как на прилагавшейся к статуэтке пёстрой картинке.
Настолько странная, не характерная ни для Марины, ни уж тем более для мужчины, недавно с ругательствами выпроводившего их из дому, старательность в сыне, поражала до самой глубины души.
«Отработав» запланированную программу и немного утомившись от разнообразных переживаний, неторопливо посмаковали в уютном тенёчке клубничное мороженое, а затем потихоньку отправились пешком домой.
Раскрашенного вручную попугайчика мальчик нёс сам, ни на миг не выпуская полиэтиленовый кулёчек с безделушкой из рук.
Прогуливаясь по длинной каштановой аллее, раздавливали подошвами больших и маленьких босоножек многочисленные ёжики-паданки. Извлекали на свет божий нежно-гладкие, только-только лишившиеся оболочки, сочно-коричневые плоды.
Собирали их горстями, складывали в кармашки. Бросали, будто камешки, в висевшие на нижних ветках лопнувшие лохматые оболочки, пытаясь сбить, но отчего-то раз за разом промахиваясь.
Так, потихоньку, добрались до родной высотки.
Очутившись дома, ребёнок осторожно поставил попугайчика на комод под телевизором и, сразу о нём позабыв, попросил поскорее включить мультики.
Каждый раз оказавшись у Марины, он смотрел их столь жадно и с таким повышенным интересом, будто в этом самом обыденном удовольствии ему постоянно отказывали. А тут, у мамы в гостях, можно наконец и оторваться.
Включив нужный канал, женщина привычно прикрыла оконные шторы, отсекая назойливый уличный свет, чтобы изображение на экране виднелось чётче.
Сын сразу же прикипел к телевизору, даже не пожелав скинуть уличную одёжку. Лишь когда испарина проступила у него на лбу, Марина решилась таки переодеть ребёнка во что-то более лёгкое и просторное… однако любым посторонним действиям над собой он машинально сопротивлялся.
В конце концов, совмещая ласку с некоторой твёрдостью, ей удалось стянуть с мальчугана коричневые штанишки, плотную футболку и тесные трусики. Натягивать же на сжавшегося, голенького ребёнка, хлопковую майку и свободные шортики пришлось с удвоенным усердием.
Во время одевания Марина внезапно заметила у сынишки огромный, растянувшийся на всё левое бедро, лиловый синяк.
- Боже, где это ты так?! - испуганно воскликнула она.
- Та упал и ударился, - отмахнулся малец, заглядывая через плечо мамы в телевизор. Происходящее там интересовало его гораздо больше, чем лишние вопросы.
- Такой огромный... – заволновалась она. - Как умудрился?
- У дома, на лестнице. Скользко было.
Как могло быть в тёплую погоду скользко, Марина взять в толк не смогла:
- Но…
- Ничего. До свадьбы заживёт, - поспешно отвязался словами, взятыми явно с чужого голоса.
Причём отмахнулся при этом столь легко и беспечно, что она поневоле поверила и углубляться не стала.
- Ну, ты у меня и лётчик. Впредь будь осторожнее, ладно?
- Конечно, мам, - кивнул, не отводя взгляд с экрана.
- Начало второго, - отвлекла Марину другая мысль. - Наверное, пора покушать?
- Можно, - отсутствующе согласился он.
- Ты смотри тогда, а я скоро…
Неуверенно оглянулась на выходе из комнаты. Одно дело гулять вместе по улице, вечно отвлекаясь на посторонние впечатления, совсем другое – надолго остаться вдвоём с заметно повзрослевшим, редко виденным ребёнком. Отчего-то чувствовала себя наедине далеко не так решительно, как надо бы; как вроде бы положено маме. Робко спросила:
- Пообедаешь на кухне, или?..
- Лучше здесь.
- Хорошо, - согласилась безропотно.
Принесла, вскоре, полный поднос еды ему прямо на диван:
- Вот, держи!
Картофельное пюре, порезанная на кусочки отбивная. Салат, заправленный сметаной: мелко крошеные огурцы, помидоры, капуста. Чашка пахучего цветочного чаю с мёдом.
Ничего особенного.
На овощи в салатнице сын посмотрел с превеликим сомнением. Чашку окинул беглым взглядом и, похоже, навеки предал забвению. Закинул в рот кусочек мяса, взялся за ложку. Принялся неторопливо наминать картошку, изредка закусывая отбивной.
Обедал медленно, большую часть времени сопереживая героям очередного мультфильма, лишь периодически возвращаясь к еде.
Пока телевизор голосил, а ребёнок тихонько кушал, Марина взяла в руки телефон, пролистнула новостную ленту - чего там в мире происходит-то вообще? Нет ли какой бури на горизонте, грозящей нарушить хрупкое спокойствие её маленького, с горем пополам уравновешенного, мирка.
- Ого! – воскликнула, вникая в прочитанное, - Представляешь, прогнозируют землетрясение. Возможно три-четыре балла - довольно сильное... как для нашей местности, - но сразу же засомневалась в прочитанной информации. - Это, наверное, не точно...
Сын и ухом не повёл.
- Землетрясение? – спросил отвлечённо, не выказывая ни малейшего интереса. – Когда всё ходуном?
- Угу.
Марину озарило внезапное воспоминание:
- В моём детстве было землетрясение. Да ещё какое. Помню, мама тогда так испугалась! Мы схватили какие-то вещи, документы, выскочили на улицу. Там уже были все соседи, представляешь?! А папа… - сын перевёл на Марину взгляд, ожидая продолжения рассказа с неподдельным интересом, - нет, папу что-то не помню.
Она смутилась и внезапно осеклась. Пытаясь всё-таки собраться с мыслями и докончить развалившуюся по пути историю, лишь сделала от безысходности страшные глаза.
Ребёнок, не услышав ожидаемого яркого финала повествования, только недоуменно пожал плечами и вернулся к просмотру ТВ.
Марину же охватило странное ощущение.
- Наверное, мне это просто кажется? – вслух засомневалась она.
В самом деле, мало ли в детстве возникало всяких фантазий. Вероятно, и землетрясения никакого не было, а она сама вообразила себе сейчас эфемерное воспоминание из разрозненных отзвуков прошлого…
- Не хочешь овощей? – внезапно пробудилась от сумятицы мыслей, растерянно заметив, что основное блюдо практически исчезло с тарелки, а салатница так и осталась нетронутой.
- Не-а.
Пожалуй, следовало убедить ребёнка кушать повнимательнее, а заодно заставить его съесть салат. Но из-за того, что обедать вместе приходилось нечасто, она была не вполне уверенна в правомочности излишней настойчивости. Лишь мягко попыталась воздействовать на отпрыска убеждением:
- Но, сынок, ты такой худенький, может ещё немного поешь? Свежие овощи… - произнесла, ощущая неловкость от осознания бесплодности повторения азбучных истин, - так полезны…
Он посмотрел на салатницу с опаской, поковырял в ней немного ложкой. Перекривился:
- Точно нет.
- Хочешь, доложу ещё картошки?
- Ладно, - согласился, похоже, лишь бы только отстали.
- И немного отбивной, - присовокупила Марина, принеся пару минут спустя тарелку с добавкой.
Малыш уверенно отделил ложкой одно от другого и неспешно принялся за картошку. Мясо доедать не стал.
- Можно воды? – попросил, доводя маму обыденной просьбой до тихого отчаяния.
- Вот же чай есть, – несмело возразила она, слегка притрагиваясь к наполненной чашке, – правда, холодный уже, но…
Но тут же перехватив нахмуренный сыновий взгляд, поспешила на кухню.
«Скорее всего, ему просто не нравится моя еда, - уверяла себя по пути. - Наверняка привык к другому…»
- Фруктов хочешь? – произнесла отчаянно, наблюдая как жадно осушает он чашку до дна. – Банан, яблоко?
Всё это было куплено специально для него на последние гроши.
Мальчонка неохотно согласился:
- Банан можно.
Очистив кожуру, нарезала плод на тонкие ломтики, как сын некогда любил.
В памяти поневоле всплыл пузатый малыш, с удовольствием уплётывавший кусочки банана… Давно же это было! Будто не с ними… а, может, и правда не с ними?
Ох, уж эти неуместные воспоминания… Тем более, память иногда действительно подводит.
Что-то там внутри, некогда объяснили Марине, иногда срабатывает не так исправно, как должно, и потому реальность изредка слегка искажается, будто раздваивается. Из-за этого не всегда удаётся отличить фактический случай от случайной игры воображения. Так что с подобными, периодически возникающими реминисценциями, получается, вообще ни в чём нельзя быть вполне уверенной.
Малыш выбрал на тарелке и съел лишь несколько кусочков плода, которые выглядели поменьше. Остальные ломтики так и остались лежать нетронутыми, понемногу чернея.
- И это всё? – разочарованно протянула Марина.
Её так и подмывало утвердить всё-таки своё, взрослое, но в очередной раз решила не нарушать создавшуюся между ними хрупкую идиллию. Достаточно ребёнку и одного «правильного» родителя с третьего этажа.
- Больше не хочу, - произнёс раздельно, грубовато даже, словно ощущая над мамой некоторую власть.
- Но…
- Можно ещё воды? – поскорее спровадил Марину, избавляясь от лишних вопросов.
Она поспешно вышла в коридор, автоматически прикрыв за собой дверь, оставаясь наедине с собственными мыслями.
Из-за волнения женщину немного трясло.
Всё не так, как должно. Всё-не-правильно. У её ребёнка не может быть таких диких синяков на теле. Её ребёнок обязан есть фрукты и овощи, а кроме обычной воды пить, скажем, чаи… соки. Слушать иногда маму. И не набрасываться с такой жадностью на мультики. И, помимо того…
Но Марина, подчиняясь существующим реалиям, быстро смирила свои чувства. Им обоим просто нужно больше времени. Чуточку больше.
Ничего, она справится. Точнее, - поправила себя, - они справятся вместе. Тогда всё наладится. Обязательно наладиться!
От задумчивости плеснула в ёмкость слишком много воды. Возвращаясь в комнату с переполненной кружкой в руках, осторожно, чтобы не расплескать жидкость, толкнула дверь плечом.
Та распахнулась нарочито медленно, разрезая полутьму комнаты тонким, пронзительным визгом.
Малыш вскинулся с места и отчаянно задрожал. Словно что-то в нём мгновенно переключилось – он вдруг забыл и про телевизор, и про воду, и про маму…
Про всё на свете.
- Включи свет! - воскликнул взволнованно.
Марина поспешно поставила чашку на пол. Сделала несколько торопливых шагов, стремительно пересекая комнату, и резко распахнула занавески, впуская в помещение первые отблески вечерней зари.
- Так лучше? – спросила, тревожно наблюдая, как сын испуганно рыщет взглядом по сторонам.
- Да.
Стараясь сохранять спокойствие, неторопливо вернулась за чашкой, пытаясь по пути приободрить ребёнка самым невозмутимым голосом:
- Ну, что ты, милый? Это же просто дверь, - повела ею туда-обратно, вызывая скрипение, подмечая странную реакцию сына на визгливый звук:
- Да, немного неприятно. Но ничего страшного тут нет. Я-то сама давно привыкла... – слабо улыбнулась она, - но надо будет, конечно, смазать.
Малыш немного успокоился. Впрочем, не до конца. Лёгкая неуверенность всё ещё сквозила во взгляде.
- Мне как-то приснилось, - нерешительно пояснил он, настороженно оглядываясь, как бы удостоверяясь, что рядом нет незримых свидетелей, - будто дверь со мной разговаривает.
- Понимаю, - согласилась Марина, присаживаясь рядом и нежно поглаживая напряжённую спину ребёнка, пытаясь пояснить своими словами то, что прежде множество раз втолковывали ей знающие люди. - Подобное часто случается во снах - предметы будто оживают. Это нормально. Со всеми… даже со взрослыми, знаешь ли… подобное случается.
Лёгкий мороз пробежал по коже Марины: «Особенно со взрослыми!»
- Во всяком случае – с некоторыми из них так точно. Ты не волнуйся, всего лишь сон. В реальности такого не бывает.
- Но было страшно! - продолжал настаивать на своём ребёнок.
- Само собой. Такова особенность кошмаров. Они выглядят как настоящие... до тех пор, пока ты не проснулся, конечно. Или не осознал их иллюзорную природу. На самом деле, плохие сны - норма. Типичная реакция мозга, аккумулировавшего за день массу разнообразных впечатлений, в том числе негативных. Иногда эти впечатления выливаются в необычные, бредовые видения... – Марина осеклась, осознав, что ребёнок больше не слушает. Похоже, слишком сложно для него и малоинтересно.
- Верни назад! – лишь махнул он рукой, вновь увлекаясь мультфильмом.
Женщина с удивлением обнаружила в руке пульт, при помощи которого машинально приглушила звук, когда вдалась в чрезмерные пояснения.
- Конечно, милый, - понемногу прибавила громкости, продолжая мягко поглаживать спину ребёнка.
Хотя сын быстро пришёл в себя и заметно успокоился, сама она не могла так легко утешиться. Слишком много мыслей, малоприятных воспоминаний… Размышляя о своём, проговорила совсем уж отрешённо и не к месту:
- Ты, кстати, так толком и не поел. Если чего вдруг захочешь - сразу скажи. Договорились?
- Да.
- Вот и ладно.
Задумчиво отложила пульт в сторону.
«В самом деле всё это как-то странно. С нею постоянно происходят знакомые ситуации. Слишком часто возникает ощущение дежавю. Будто она вечно ходит по кругу, - мысли внезапно сделали скачок. - А вот сын такой серьёзный, почему он почти всегда такой серьёзный? - рассеянно понаблюдала за ним со стороны. - Разве не удивительно для шестилетнего ребёнка постоянно быть угрюмым и задаваться всякими мрачными вопросами? Даже дверь, вот, у него разговаривает!»
Поневоле опять вспомнила того милого, беззаботного малыша из прежней жизни.
«Впрочем, - и острая боль осознания тут же сдавила сердце. - Известно почему».
Неужели ему это от неё передалось?!
Чувство вины проникло в душу ядовитой каплей. Марина постаралась поскорее эту каплю мысленно из себя выдавить – ни к чему, обучали её, вбирать в себя то, с чем не можешь самостоятельно справиться. Да и точно ли тут целиком её вина?
«Нет, - вспомнила с облегчением, - не её. Во всяком случае - не только её.»
Однако с последствиями то ли «ничьей», то ли «всеобщей» вины приходилось теперь как-то жить, и как-то с ними мириться.
Думая о своём, пытаясь мысленно дистанцироваться от безрадостных жизненных моментов, непроизвольно вовлеклась в происходящее на экране.
И её внезапно затянуло.
Наблюдая по телевизору странное, ненатуральное, но столь привлекательное в своей чистоте и незамутненности мультяшное инобытие, прониклась даже лёгкой завистью. Ведь было в мультфильме кое-что чрезвычайно притягательное: самые разнообразные существа преспокойно уживались там друг с другом. Их будто не касалась несхожесть, непреодолимая в реальной жизни – они её, кажется, вовсе не замечали. Даже некоторая, заметная стороннему зрителю, неполноценность отдельных персонажей выглядела в анимационном пространстве добродушно и по-своему забавно – «странненькие» ни на миг не выпадали из местной жизни, а были её равной составной частью.
В том иллюзорном мире, будто олицетворявшем наилучшие из фантазий, каждый герой, даже самый убогий и незначительный с виду, находил в конечном итоге своё надлежащее место.
Начиная незаметно для себя сопереживать диковинным персонажам, Марина будто становилась помалу частью чего-то большего, высшего, истинного...
В какой-то момент действие на экране заворожило обоих – и маму, и сына. Хотя они просто сидели рядом – голова ребёнка склонена ей на плечо – но этого казалось вполне достаточно. Женщину понемногу переполнило ощущение сердечной близости, сопричастности, настоящего единения. Всего того, чего ей обычно не хватало, по чему она так скучала долгими одинокими вечерами вдали от малыша.
Пока оба они, затаив дыхание, наблюдали кульминацию мультяшного действия, солнце за окном утонуло в закате, а комнату залил миражный полумрак.
Приближалось время расставания.
- Будешь чего-нибудь? – помалу оттаивая от впечатления, произнесла Марина первые пришедшие на ум слова.
Но напомнив самой себе то ли заезженную пластинку, то ли нудную мамочку, какой ей вовсе не хотелось быть, настаивать ни на чём не стала.
- Воды, – произнёс сын, явно находившийся под сильным впечатлением от финала картины. Думавший какие-то глубоко личные, скрытые от неё, своеобразные думы.
- Опять воды? – протянула Марина разочарованно, - Так у нас ещё сок есть. Маленький, с трубочкой, как ты любишь… как раньше любил, – поспешно поправила себя. - Яблочный, вишнёвый, персиковый… будешь сок?
- Воды.
- А хочешь, - оживилась она, пытаясь преодолеть такое дивное спартанство, - чай сделаю, особенный: «Каркаде» называется? По вкусу – прямо компот, только лучше.
- Нет, мам, – внезапно раздражился малыш, – Просто дай уже воды!
Женщина оказалась не готова к подобной резкости, потому сразу сдалась и поспешила на кухню.
- Спасибо, - поблагодарил он, жадно отхлёбнув из стакана.
- Можем ещё что-нибудь посмотреть, – примирительно сказала Марина. – Только если короткое.
- Давай! – обрадовался малыш.
Когда всё же пришла пора собираться, ребёнок стал чрезмерно ластиться, явно не торопясь уходить.
- Но пора идти, - пояснила Марина с болезненным сожалением.
Малыш поднял голову от её бедра, служившего ему какое-то время подушкой, и спросил осторожно, недоверчиво:
- Мам, а можно я останусь? – глаза его в сгустившейся темноте светились по-особому.
Едва не разрыдавшись от затопившей её внезапно нежности, Марина с трудом взяла себя в руки. И как тут, спрашивается, ребёнку всё объяснить?
Попыталась как смогла:
- Мне бы этого очень хотелось, правда! Но, пока нельзя... – пояснила, поглаживая и разреживая пальцами коротенькие волосики у него на голове, - Если будем соблюдать правила посещений… то со временем сможем видеться чаще, а там, глядишь, понемногу всё устаканится, и вот тогда уже!..
Она даже мысленно боялась представить себе подобное счастье, но опасаться собственных желаний нельзя – так, по крайней мере, её учили. Наоборот, нужно лелеять. Более того, как можно настойчивее визуализировать, проникаться ими, и к их выполнению стремиться всей душой.
Женщина с трудом преодолела собственную неуверенность:
- Надо потерпеть, сынок. Ещё самую малость!
- Пора переодеваться, значит? – неожиданно легко смирился он с невозможностью остаться.
- Да, самое время, - согласилась Марина, поражаясь внезапной рассудительности ребёнка. - Мы и так припозднились. Папа говорил – в восемь.
Поспешно собрались. Взгляд женщины, выискивавший напоследок, ничего ли случайно не забыли, упал на комод:
- Попугайчика заберёшь с собой?
Малыш слегка нахмурился:
- Нет, лучше пусть у тебя.
Марина согласно кивнула. Отчего-то ей тоже подумалось, что попугаю «там» могут оказаться не слишком-то рады.
- Хорошо, пусть. Только знай - он всегда будет ждать тебя здесь, на этом самом месте.
Произнесла таким тоном, будто в мире действительно существует что-то постоянное, незыблемое. Хотя на самом деле - вещица, внезапная ставшая для неё довольно важной, сыну в следующий раз может показаться уже штукой давно пережитой, пройденной, несущественной.
Лишь она, мама, будет чем дальше, тем больше сохранять в воспоминаниях ценность каждого подобного творения своего ребёнка, а он, в ускоренном детском развитии, всех этих «попугаев» быстренько перерастёт и забудет.
Оказавшись на улице, Марина торопливо потянула сына за собой – они сильно опаздывали.
- Не спеши так! – воспротивился он. – Пойдём лучше потихоньку.
- Ладно…
«В самом деле, что здесь такого? Он ведь не с кем-нибудь, а с ней. Ну, задержались немного – ничего особенного» - успокаивала себя, хотя сердце странно колотилось, не доверяя собственным мыслям.
Чтобы унять тревогу, нарочито замедлила шаг, пытаясь переключить внимание, отдаться окружающему миру, нащупать внутри себя некую точку гармонии.
Сумрачная улица поначалу показалась не менее дружелюбной, чем утренняя. Дневной зной отступил, а ласковый прохладный ветерок приятно обвеивал тело...
Ночной трамвай - словно передвижная праздничная гирлянда, озарявшая темноту - медленно выплыл из-за угла, задорно перестукивая колёсами и тихонько позвякивая.
Проехав несколько остановок в уютном малолюдном салоне, они молча пошли под редкими фонарями к дому, держась за руки.
Внезапно ёжик перебежал им тропинку и, обнаруженный, прижался испуганно у самой тёмной полоски травы...
- Это, пожалуй, на удачу! – воскликнула женщина, обрадовавшись совпадению, приседая рядом со зверьком.
Но сын отчего-то не расценил её энтузиазма. Пока она, надеясь привлечь ребёнка разделить радость, пыталась осторожно погладить иголки, в ребёнке наоборот всё явственнее пульсировала смутная тревога.
- Что такое, милый? – произнесла Марина, внезапно почуяв неладное, тут же забывая о милом зверьке.
Быстро осмотрелась вокруг, пытаясь понять происхождение охватившего сына беспокойства - а он напряжённо оглядывал тёмные верхушки деревьев.
Причина стала ясна практически сразу – в вышине играл ветер, совершенно не ощущаемый на земле. Далёкие кроны тополей мощно колыхались. Густые тени отплясывали чертянку на фоне ночного неба.
- Мам, пойдём скорее! - безотчётно дёрнул он её за руку.
- Ты же, вроде, не хотел торопиться? – попыталась она его мягко сдержать.
- Эти деревья, – пояснил малыш. – Такие жуткие.
- Жуткие? – вслух удивилась Марина. Но внутренне вынуждена была с таким определением согласиться.
Однако постаралась поскорее рассеять нараставший иррациональный страх - как ребёнка, так и собственный.
- Нет, послушай, с чего ты взял? Это же просто деревья, - во всяком случае, ей самой хотелось в сказанное верить. - Да, правда, в темноте, со странными очертаниями, они выглядят слегка зловеще... но это только так кажется. На самом деле - обыкновенные деревья. И ничего более.
«И ничего более» - зазвучал чем-то знакомый, уверенный голос в голове. Ободряющий, успокаивающий, настойчивый…
Этот мимолётный отголосок прошлого показался неприятным - она будто не сама за себя говорила, а лишь отзеркаливала в нужный момент заложенные в сознание чужие фразы.
- Пожалуйста, мам!
Они поспешили к приземистому кирпичному зданию, которое будто впитывало окружающую темноту, сливаясь с нею.
Взобрались по лестнице на слишком хорошо знакомый третий этаж – где окурки, бутылки и разводы от плевков повсюду. Нерешительно позвонили в дверь.
Мужчина встретил их хмуро. Он давным-давно опохмелился и успел дойти до той кондиции, когда нет ни малейшего смысла даже пытаться придерживаться приличий.
- Ты время видел?! – сразу накинулся на мальчика, впуская его в квартиру.
Хотя именно Марина привела ребёнка поздновато, но женщину, как и прежде, он полностью игнорировал. Продолжая ругаться, резко толкнул дверь, намереваясь захлопнуть её одним движением, будто и не было вовсе никакой Марины у порога. Но дверь закрылась неплотно, так что сквозь широкую щель на всё парадное громко разносилось происходившее внутри.
Нетвёрдо спускаясь по лестнице, невольно вслушиваясь в то, как отец отчитывает сына, Марина ещё сильнее корила себя, что не смогла вовремя с ребёнком расстаться. Ведь приди они буквально на час раньше – день так и остался бы для обоих редким чудесным воспоминанием, а отдельные смутные моменты просто забылись бы со временем…
Но теперь всё хорошее, что с ними за этот выходной произошло, разом опошлилось, низвелось до крайне убогой степени. Более того - вменилось обоим в тяжёлую вину.
Ребёнок, не выдержав обрушившихся на него огульных обвинений, горько разрыдался.
Первым порывом женщины было броситься обратно, накричать, обругать, отобрать… вызвать полицию, сделать хоть что-нибудь! Но тут же вспомнила о шатком своём положении и обречённо продолжила путь вниз по лестнице.
Странным показалось то, что несмотря на доносившиеся из квартиры ругательства, стылое пространство подъезда оставалось мертвенным, беззвучным - дом сонно притих, будто готовясь к вечному забвению. Разбирательства соседей явно не слишком-то беспокоили местных жителей. Никто, похоже, не обращал здесь особого внимания на происходившие в чужих клетушках склоки.
В самом деле - какой смысл вслушиваться в пронзительный стон межквартирных перегородок?
С трудом преодолев короткий лестничный пролёт, женщина шагнула было на верхнюю ступеньку лестницы, ведущей вниз... как вдруг одна из дверей второго этажа слегка, самую малость, вздрогнула.
Словно попытавшись поскорее открыться, она, вероятно разглядев в тот же самый миг подслеповатым глазком неуверенно спускавшуюся навстречу женщину, тяжело вздохнула всем своим ветхим деревянным телом и беззвучно вернулась обратно в створ.
Марина от этого слабоуловимого движения слегка попятилась. Застыла у окна лестничного пролёта.
«Мне как-то приснилось...» - прозвучало в голове другое, недавнее, воспоминание...
- Мама! – тут же донёсся сверху пронзительный, полный отчаянья голос.
Сын, похоже, умудрился выскочить в приоткрытую дверь. Вырвался на миг из застенок, ещё вероятно на что-то надеясь...
- Ты куда это собрался! – тут же прозвучал в ответ грубый мужской возглас.
Отец, поймав мальчонку за шкирку, рывком затянул его внутрь квартиры, плотнее затворив входную дверь.
К прежним ругательствам сразу присовокупились приглушённые новые.
А дверь этажом ниже вновь повела себя положительно как живая - она слегка задрожала, явно проявляя нетерпение - ведь сладостные крики сверху немного стихли и уже не звенели так звонко на весь дом, зато ещё сильнее привлекали и притягивали. Однако из-за невольной помехи в виде женщины, невозможно было ими вполне насладиться.
Марина так и застыла между вторым и третьим, будто пригвождённая к месту - окрик ребёнка слишком болезненно в ней отозвался. На миг ей даже привиделось, будто из прошлой, давно забытой, за семью замками заколоченной жизни, возник внезапно занесённый над головой кулак и эхом разнеслось на весь подъезд угрожающее восклицание:
«Я сейчас выбью из тебя эту дурь!»
Видение на миг всплыло в сознании и тут же испарилось, но порождённый им страх никуда не исчез. Наоборот, лишь сильнее укоренился внутри.
- Пускай эта ненормальная ни черта не соображает, - продолжал бушевать мужчина сверху, подливая пьяным криком масла в огонь, – ты же у меня разумный парень?!
«Ну, поругает и успокоится, поругает и успокоится» - то ли уговаривала Марина саму себя, то ли молила всех известных богов; дрожа у окна, напряжённо прислушиваясь к доносившемуся из квартиры душераздирающему шуму.
А дверь внизу, особо уже не таясь, во всяком случае, не сильно обращая внимание на случайную свидетельницу, со слабым, но пронзительным взвизгом, приоткрылась.
И будто змея тихонько заползла в сердце Марины, навеки там поселяясь.
Дверь приоткрылась достаточно, чтобы звуки сверху лучше проникали внутрь, но недостаточно, чтобы разглядеть со стороны кто... либо что... скрывается за порогом – в образовавшейся узенькой щёлочке зияла лишь густая чернота.
У Марины перед глазами всё закружилось. Ткань реальности готова была вот-вот разорваться с треском, грозя обрушиться на голову обломками нависшего сверху тёмного небосвода; намереваясь погрузить женщину в хаос окончательного безумия.
«Дышать, дышать, не поддаваться!» - слабо-отчаянно сопротивлялась она.
Казалось, всё вокруг качается и плывёт. Лестницы так и вовсе пошли ходуном. А дверь снизу размеренно заколыхалась, разве что не поскрипывая от удовольствия.
Женщина больше не могла разобрать суть доносившихся сверху криков. Зато с нараставшей паникой заворожённо наблюдала ритмично подрагивавшую дверь снизу - тьма слаботочила сквозь узкую щёлочку, мало-помалу истекая на лестничную площадку иссиня-чёрными чернилами, расплываясь вокруг половичка потёками-щупальцами. Марина невольно прижалась к стене, готовая, кажется, закричать от охватившего её первобытного ужаса…
Когда внезапно всё прекратилось.
Голоса на третьем этаже резко стихли, успокоились. Марине даже почудилось, будто слышит уже спокойный, вполне жизнерадостный и просветлённый голос ребёнка, привычно пересказывающий угомонившемуся отцу перипетии дня.
Дверь на втором, в свою очередь, перестав дрожать и колыхаться, удовлетворённо захлопнулась, еле слышно хрупнув железным замком; дополнительно защёлкнувшись на парочку цепочных застёжек.
Окружающий мир понемногу успокоился, приобретая обыденный вид, хоть и казался всё-ещё несколько напряжённо-настороженным. Низкий небосвод, недавно готовый было обрушиться на голову, вдруг оказался незыблемым лестничным пролётом.
В тот же миг Марину словно отпустило. Вновь ощутив присутствие души в теле, бросилась, стараясь как можно более бесшумно спускаться по ступенькам, вниз по лестнице.
«Живее, живее на улицу. Дышать!»
Распахнула, наконец, дверь, ведущую в тёплую, прогорклую осень; выскочила на улицу.
Оказавшись на свежем воздухе, в пахучей пульсирующей темноте, облегчённо прижалась спиной к парадной двери, оседая у входа на слабых ногах.
Безлунный мир на миг качнулся перед глазами, будто от финального всполоха землетрясения, но тут же вернулся в прежнее уравновешенное состояние.
«Вот так, давай теперь, - уговаривала женщина саму себя, намереваясь оторваться от опоры за спиной, словно заново учась ходить, – шаг за шагом, шаг за шагом…»
Оттолкнувшись от двери, постаралась как можно более спокойно и уверенно ступить вперёд. Однако ноги, не послушавшись команды, сразу подкосились.
Будто незрелый ребёнок, Марина, слабо охнув, жалко скатилась вниз по пятиступенчатой лестнице. Досадно при этом проехавшись левым бедром по острым краям буквально каждого порожка.
«Ну, ты у меня и лётчик!» – подумала про себя, кое-как вставая с асфальта и поглаживая ладонью сильно ушибленное бедро; размазывая кулачком по щекам прорвавшиеся было непрошенные слезы.
Ужасная ситуация.
Написано очень хорошо.
Написано, по правде говоря, не очень хорошо. Сам вчера вычитывал и ужасался - какой же автор косноязыкий!))
понравилось погружение в зыбкий мир: состояние в реальности и переход за грань - такие тонкие качели
есть царапки по отдельным словам и фразам, но программа съела всё, что написала, сказав об ошибке в коде((
понравилось, спасибо
1. "мужчины на третьем этаже" - когда первый раз читала, не поняла с чего какой-то левый мужчина чего-то требует
2. "чуть пониже плешивой верхушки" - верхушки чего?
3. "Приобретя в кассе у входа... принялись" - кто?
4. "яростно круча рулём" - хм...
5. "раздавливали (хм...) подошвами больших и маленьких босоножек (кривовато, ощущение, что не две пары босоножек (у мальчика же сандалии, нет?), а больше) многочисленные ёжики-паданки.
6. "Так, потихоньку, добрались до родной высотки. Очутившись дома..." - в этом месте сбой в моей голове из-за высотки и пятиэтажки (а там они что делали? потому что до этого нигде нет, что тот пьяница с третьего этажа отец мальчика) Потом все становится ясно, но... сбои при чтении не добавляют радости поглощения текста...
7. "ветерок приятно обвеивал тело. - хм...
8. "отрадно перестукивая колёсами и тихонько позвякивая - по смыслу вроде понятно, но ...сытыранное словосочетание однако))
9. "в уютном пустынном салоне - пустом, полупустом...нет?
10. "как отец честит сына, - точно честит?
11. долго думала о возрасте сына, пока не наткнулась в тексте ближе к концу...
вот)))