Анна выглянула в окно и увидела, что у калитки стоит человек и ищет кнопку звонка. Она поспешно набросила на плечи платок и вышла.

– Добрый день, – приветствовал её мужчина средних лет, в джинсовом костюме и с кожаной сумкой через плечо.

– Я антиквар, – представился он. – Покупаю дорого предметы времён СССР, а если повезёт и более ранних лет. Картины, часы, игрушки, бусы из натурального камня, фарфоровые статуэтки, фотоаппараты, объективы… рога сайгака, бивни мамонта… Но последнее у вас вряд ли найдется. Я в этом районе по приглашению нескольких семей, и ваша соседка сказала, что у вас есть старинная швейная машина фирмы Исаака Зингера.

Анна на миг призадумалась:

– Может и правда, продать, зачем нужна эта рухлядь?

Она вспомнила, как мама говорила, что в машине детали из палладия. Анна улыбнулась – после революции за границу увозили даже покрашенные чёрной краской швейные машины из переплавленного золота.

– Подождите, я вспоминаю. Из перечисленного вами у нас в доме ничего нет. Мы несколько раз переезжали и расставались с ненужными вещами. А швейная машина есть, от мамы досталась, а ей от бабушки. Но я подумаю.

Антиквар протянул ей свою визитку.

– Если решите продавать, позвоните по этому номеру.

Женщина вернулась в дом и достала из маминой шкатулки старый конверт с пожелтевшими листками бумаги – подписку о купле в рассрочку швейной машины. Бережно разложила на столе и почувствовала, что от старых документов повеяло чем-то родным и светлым, невероятно дорогим. Она представила, как с 1914 года эта машинка служила её семье. Оторвав взгляд от пожелтевших страниц, она вспомнила рассказы матери о своих родных, давно ушедших. Надо бы съездить на родину. Что там осталось? Васильевской церкви уже нет. Её разобрали в 1936 г. и из материалов возвели школу. По преданию, на строительство этого храма бравый гусар Амвросий Луковкин положил сто тысяч золотых рублей. Хватило материалов ещё на одну школу, в Амвросиевке.

А тот день, когда купили эту машинку, как это было?

***
20 августа 1914 г. стоял жаркий день, но утро было свежее, ещё прохладой веяло от спокойной воды, тихий ветерок играл в камышах и гулял по полю, где мягким ковром расстилался ковыль. Эта шёлковая трава превращала поле в море с серебристыми волнами. От дома к реке вела тропинка, там семья обрабатывала огороды. Летом поливать приходилось часто и по вечерам дети в разных по размеру ведёрках таскали воду, чтобы урожай не сожгло августовское солнце.

Совсем недалеко от дома высилась ветхая, 1788 года постройки Николаевская Церковь – вся деревянная, с колокольней и каменной оградой. Чистый звон колоколов пронизывал насквозь стены дома, наполняя божественным звучанием.

Старший зять Емельян помогал отцу семейства Ксенофонту запрягать лошадей. Они собирались в город. Отец решил сделать подарок своей дочери Феодоре и купить ей швейную машинку Зингер. Вещь по тем временам очень дорогая, и отец решил приобрести её в рассрочку. Уже крутились около повозки младшие дети – Шурка и Федоска, а самая младшая Паня с важным видом давала всем советы и мешала. За это её отгоняли от повозки, но она не сильно подчинялась, Паня считала себя самой главной в доме. Федоска пытался дергать сестрёнку за косы, но Шурка заступался за девочку, и эта бесконечная возня уже начинала раздражать отца. Шурка пригрозил Федоске, что не возьмет его с собой на Синюю гору, где они всегда лакомились ежевикой, земляникой, собирали грибы и маленький разбойник утихомирился.

Вот повозка готова и вскоре Феодора с отцом и зятем отправились в город. Когда они немного отъехали от дома, Емельян заметил, что Шурка спрятался в повозке. Он подмигнул пареньку и сделал вид, что ничего не заметил. Шурка притаился в уголке, он знал, что если его сразу не отправили домой, то по дороге уже не высадят.

Повозка ехала по дороге вдоль реки Крынка через село Благодатное по равнинной местности. Река была правым порогом большой реки Миус и стремительно мчалась к бассейну Азовского моря. По пути мужчины обсуждали новости, которые недавно услышали от соседей, приехавших из города. Было о чём тревожиться, 19 июля Германия объявила войну России, объявлена всеобщая мобилизация, началась первая мировая.

По обочинам дороги среди стрелок зверобоя поле улыбалось синими глазками васильков. Доносился аромат душицы и валерианы, строго высились над полем жёлтые цветки пижмы. Среди этих раздольных кружевных фантазий лета не хотелось думать о войне и разрухе и отец негромко, а потом сильнее запел любимую песню – о чистом поле, о казацкой доле, о родимом крае. Позади осталась резвая, как молодая казачка, речка, и повозка въехала на городскую площадь.

Шурка незаметно выскользнул и побежал по дороге. Емельян заметил это и смотрел вслед, пытаясь понять, куда на этот раз устремился его племянник. Скоро он сообразил, что Шурка побежал в медницкую и успокоился, решив, что оттуда мальчик никуда больше не пойдёт и он скоро заберёт племянника. Мальчонка не раз уже бегал в мастерскую медника и всегда выходил оттуда с подарком. Немного погодя, Емельян заглянул в медницкую и позвал Александра. Паренёк понял, что его тайна давно раскрыта и никто ругать не будет. Он сдвинул на лоб картуз и подошёл к дяде.

Рынок гудел, как растревоженный улей. Продавцы зазывали покупателей и продавая товар, делились новостями и своими думами. Мужчины собирались группами и обсуждали недавние события, от которых зависело не только благополучие, но и выживание, было о чём задуматься.

Ксенофонт подошёл к шумной толпе людей. В центре стоял казак в бешмете малинового цвета с высоким воротником и размахивал новым указом:

– Люди праведные! 11 августа сего года утверждено высочайшее Положение о Комитете Ея Императорского Высочества Великой княгини Елизаветы Федоровны! Поставлена задача устроить и объединить благотворительную помощь. Жертвуйте, кто сколько может на армию, раненым и солдатским семьям!

Толпа гудела. Старый казак в распахнутой рубахе, открывающей седую грудь, гутарил басом:

– Чем жертвовать! На что жить! Теперича всё! Конец реформам! Неспокойно нынче! Немцы напали! И австро-венгры с ними заодно! Так ждали перемен! Вон сколько народу уехало, а потом возвернулось! А сколько хуторов новых сожгли! Работать сами не хотят, завидуют, у кого хозяйство крепкое! А богачи то и воевать будут сами за себя, за богачество своё! Всяк по себе живёт!

– Да, много люду переехало на Урал! И землю получили и помощь на обзаведение! По зерну Россия нынче первей всех в мире, поголовье скотины вона как выросло! – отвечал босой мужчина, с правильными чертами лица, похожий на сибиряка.

– Да уж всяко жили, и голодовали… Ешо когда Кавказ воевал! – послышалось из толпы.

– Кабы Петра Столыпина не убили тогда, шло бы дело! А нынче всё стало! Война! – посетовал старый казак.

– Дак революционер, фанатик стрелял в него… земля ему не родня! – раздался из толпы звонкий женский голос. Привыкшие к тяжелому мужскому труду, женщины пользовались большой властью в семье казаков и имели полную свободу в своих поступках.

– Мой-то сынок уже на кордоне, домой не пущают! Намедни письмишко от него получила, – негромко проговорила полная казачка в свободной татарской рубахе и бешмете. На голове у неё был платок, повязанный по-русски. – Жениться збирался. Я бы тогда уж и померла спокойно. Да… нету покоя нам. Почем знать, кады энтая война теперича закончится. Кабы знатьё, дык поостерёгся бы.

– Ниче, наши мужики справные, сдюжат! – заверила казачка.

– Да как вы бабы вперёд всё на свете знаете! – прогудел старый казак и первым положил в коробку несколько смятых рублей. За ним стали подходить ещё люди.

Ксенофонт вышел из толпы и спрятал кошелёк за пазуху. Он подумал, что, пожалуй, не время делать дорогие покупки, но дочке обещал – даст Бог образуется всё. Хотя неровён час и сам скоро на войну отправится. Такая доля – война, свобода, праздность в характере истинных казаков. Вся жизнь на кордонах и в походах. Ну что же теперь – не жить? Дети ещё малые.

Россия сильно стесняла вольных казаков. Казаки больше сроднились с горцами и многое от них переняли. В станице теперь стояли русские войска и защищали их поселение, но казаки к ним относились, как к угнетателям, уважая больше горцев-джигитов.

Подошла Феодора, поторопила отца, и они направились в фирменный магазин, где красовалась вывеска «Мануфактурная компания Зингер». У входа молодые люди раздавали листовки с рекламой. Такие же листовки они вручали в церквях и театрах, ведь товар был рассчитан на женщин, посещавших эти места. На ярмарках и торговых площадях красивые девушки демонстрировали, как пользоваться швейной машинкой «Зингер», ставшей очень популярной.

Отца и дочь встретил радушный продавец в сюртуке с напомаженными волосами. Он был очень разговорчивым и пока покупатели входили, много успел рассказать и о новостях, и о новых товарах.

– Пожалуйте, – сказал он, показывая целый ряд новых швейных машин, призывно поблескивающих лаком. – Хочу напомнить вам китайскую поговорку, – продолжал он с приветливой улыбкой:

– О благополучие семьи скажут: один говорящий – хозяин и три крутящихся. Это означает, что в зажиточной семье должны быть часы, швейная машинка и велосипед. Будете брать-с? Счет за кем записать-с?

Быстро и расторопно продавец оформил рассрочку и выдал руководство по работе. Машина Зингер стоила сто сорок пять рублей. Девятнадцать рублей было уплачено при подписании договора, а рассрочка выдана на четыре года.





– Вот тебе, дочка, аппарат, – сказал отец, поглаживая гладкую с узорами поверхность. – Будет теперь новая одёжа и малым сестрам, и племянникам, и братьям. И мне рубаху сострочишь, и себе наряды! Ещё заедем в магазин мануфактуры. Наберём разных тканей! Будет тебе на шитво!

Феодора засветилась от счастья! Она зорко примечала и старалась запомнить, в чём ходят городские модницы, как одевают детей. Женские костюмы шились из фабричных тканей – шёлка, шерсти, бархата, ситца и состояли из юбки и кофты.

Она уже составляла в голове список – для нарядных блузок купить тесьму, кружева, гарус, бисер. Юбки носили пышные, из четырех, семи полок, каждая шириной до метра, их собирали на поясе. Снизу украшали оборками, шнуром, мелкими складками. Казачки и в будни, и в праздники старались выделиться, пощеголять. Они надевали костюмы из ситца, шерсти, носили красивые шёлковые платки. В косы вплетали дорогие атласные ленты. Носили мягкие полусапожки. Казачки любили наряжаться и у многих были золотые и серебряные кольца и серьги, на шее янтарные монисты.

Рабочие проворно и аккуратно вынесли упакованную швейную машину и погрузили на повозку. Емельян с Шуркой, Ксенофонт и Феодора торопливо усаживались, спешили – погода менялась, небо потемнело. Емельян ещё лучше укутал дорогое приобретение, и они вместе отправились домой, чтобы успеть до дождя.

***
Анна посмотрела на своё платье, купленное в магазине, и, отвлекаясь от образов старинной одежды, представила, что носят сейчас. В моде практичность, удобство и новые материалы хорошо подходят для этого направления. Одежда всё больше становится похожей на вторую кожу. Люди так к ней и относятся, выражая себя в другом. Жизнь становится такой технологичной, что люди и не замечают, что всё меньше становится вещей ручной работы. Постепенно уходят те радости, которые раньше наполняли жизнь. Только в фильмах можно увидеть, как жили много лет назад… А она ведь окунулась в то время, от которого её отделяет почти сто лет.



– Мама, можно мне на чердак? Я с Тимкой! – звонкий голосок сынишки прервал её размышления.

Анна сразу догадалась, что там привлекает мальчика.

– Машину покрутить?

– Мы осторожно! Не поломаем!

– Мы аккуратно! – протяжно добавил Тимка.

– Иголки там давно нет. Да ладно уж! Крутите! – улыбаясь, разрешила молодая мама.

– Что она, хлеба просит? – подумала Анна. – Пусть будет. Память всё-таки. Да и мода на старые вещи возвращается. Вот сосед сделал тренажёр из старой подольской машинки. Надо бы забрать эту вещь с чердака.