Вообще всё зло у нас происходит от одной простой вещи: когда один человек начинает думать, что он лучше другого. «Я лучше, чем он» — это корень зла. Когда человек ставит себя выше себе подобного.

Иосиф Бродский. Журнал «Сеанс», № 1, 1988 год


1.

Я никогда не считал Иосифа Бродского своим любимым поэтом. Многие вещи казались не совсем понятными. Да и сам Бродский казался мне непонятным.

Понимание стихов произошло, когда началась война, после 2014 года — и многие вещи нам, непуганым, пришлось переосмыслить. Именно тогда и поэзия, и личность Бродского открылись для меня, и продолжают раскрываться. Из его прозы и поэзии я вынес твердое убеждение в том, что Бродский был поэт, мудрец и пророк.



2.

Он был, конечно, не совершенный — как и все мы, грешные. Но было нечто, что Бродский ставил выше всего. Выше политики, от которой всегда дистанцировался, выше «справедливости», ради которой люди готовы уничтожать своих собратьев. И даже выше «правды», которую люди, считающие, что «у каждого своя правда», превратили в инструмент мести, обличения, ненависти, и в конце концов — трансформировали в оголтелую ложь, в клевету.

Это «нечто», которое для Бродского выше всего, трудно понять тем, кто привык пересчитывать «идеалы» в карманах гениев, подсчитывать свидетельства чужих успехов, как будто это какие-то грехи. Кто любит сводить счеты, давить на тех кто рядом, плевать в тех, кто выше ростом…

Выше всего у Бродского стоит — доброта. А доброта — как тысячелепестковый лотос — бесконечно раскрывается, выпуская на свет лепестки — любовь и милосердие, прощение и снисходительность… Бережное отношение к памяти, своей и чужой. Умение промолчать о плохом, акцентируя внимание на хорошем… Этот список потенциальных добродетелей бесконечен, как бесконечны ступени человеческого самосовершенствования.



3.

Он пережил незаслуженный позор, тяжелейшие ситуации, спровоцированные разными людьми. Одни руководствовались карьеризмом, другие — банальной завистью, третьи — гордыней, четвертые были просто инициативными дураками. Несправедливость проехала по нему катком. Но Бродский никогда не роптал ни на страну, ни на тех, кто приложил массу усилий, чтобы погубить его — как поэта, как личность, как гражданина. Он никогда не говорил плохо ни о Сталине, ни о Хрущёве, ни о Брежневе. Ему дали Нобелевскую премию, пытаясь слепить из него «Солженицына номер два». Но он так и не бросил ни единого камня в сторону страны, из которой его просто вышвырнули — хотя он не совершил никакого преступления, кроме того, что был — большой поэт, с огромным талантом. Он не стал ничего доказывать людям, упорно подменявшем слово «поэт» — словом «тунеядец». Хотя и это было неправдой — Бродский не боялся никакой работы. Просто — это была обычная (увы), хорошо организованная, отрепетированная подлость. У этой подлости есть конкретные фамилии, которые Бродский так и не озвучил, не предал огласке и анафеме — никогда.



4.

В отличие от большинства эмигрантов-интеллектуалов, Бродский не стал заниматься антисоветской пропагандой на Западе, хоть это и продавалось хорошо, и оплачивалось щедро. Я думал: почему? Ведь так легко было написать на Западе все что угодно, тем более — Бродскому было что сказать. Обида на то, что с ним обошлись несправедливо, как рана, болела в нём всю жизнь. Но Бродский вместо грязи, которую было принято лить у «приличных литераторов-эмигрантов» — пишет шокирующее пророческое стихотворение «На независимость Украины», в 1991 году (в 92м он сам прочтет его на одном из поэтических выступлений, и выступление будет заснято на видеокамеру, хотя до сих пор некоторые люди доказывают, что никаких документальных следов того, что стихи принадлежат Бродскому — якобы нет).

В этом стихе он прямо выразил своё отношение к распаду Союза, к предательству в Беловежской пуще… Он расценивал это как трагедию. В то время мало кто понимал масштабы этой катастрофы.

В 1992 написано на английском стихотворение — о Боснии. И что только не пытались впихнуть в его содержание «горемыки-критики». Стих на английском был написан. Критики ёрзали, переиначивали смысл, как могли. Каких только «призывов» не выискивали — политически лояльных и «правильных». Англоязычная публика не могла это проглотить. Это было жёстко и внятно написано, позиция автора была ясна. Бродский же на вопросы такого рода — просто не отвечал.

Мотив Боснии

Просто помни, что пока
тянешь скотч и ждёшь звонка,
мошку хлопнешь, чешешь уд —
их убьют.

В городках потешных пусть
от снарядов и от пуль
прячется невинный люд —
их убьют.

В тех неведомых местах
крикнуть напоследок страх
не даёт, тугой как жгут —
их убьют.

Раз тобою избран сноб,
чей политкорректный трёп
ложь возводит в абсолют —
их убьют.

Брат славянский, лепота
столь невместна, что летать
ангелы страшатся тут.
Их убьют.

Взгляд Истории таков,
что — по Каину — тишком
в пищу выбрать норовит
кто убит.

Помни же, свой матч следя,
и баюкая дитя,
и вникая в курс валют —
их убьют.

Время, суд бесстрастный чей
делит жертв и палачей,
числит тех, кто не причём —
палачом.

Бродский был умным, обладал аналитическим даром, и не страдал самообманами, хорошо понимал к чему идет дело. О том, что ждёт расколовшуюся на части страну, постсоветское пространство и стремительно становившийся бывшим, сектор стран бывшего соцлагеря, он знал, ещё когда запылала Югославия.



5.

Говорят, его творчество полно противоречий. Это ошибка: просто его творчеству присуще быстрое развитие, которое связано с развитием сознания самого поэта. Его жадная потребность в самообразовании и умение учиться на протяжении всей жизни — вызывают восхищение. Бродский велик, не вмещается он ни в какие берега, ни в какие «очередные политические доктрины» и «психологические стереотипы». Иногда кажется, что он и сам себе противоречит, не вмещаясь сам в себя. На самом деле настоящее творчество всегда противоречиво, как сама жизнь, поскольку обладает глубиной, многомерностью, подвижностью живых смыслов, и лишено примитивной, упрощающей картину мира, делящей всё и вся на чёрное и белое, дидактики.

Для человека-идущего, каким был Бродский, странно было бы оставаться тем, молодым, человеком, который тогда не догадывался о том, насколько подло и несправедливо устроен мир. В этом смысле Бродский следовал Евангелию: живой человек должен расти и идти вперед, не копошась в прошлом, не ища виноватых, не сводя счеты с тем, что уже миновало.

В его стихах есть главное: нежность по отношению к жизни. Благодарность за всё, что с ним когда-либо происходило. Бесконечное терпение. Искренность и сдержанность. Смирение человека, понявшего — что такое Судьба, несгибаемость стоика, верность истине. И конечно — великолепный дар формулировать сложные мысли — в простых и ясных формах. К этому надо было прийти… Это был трудный путь.



6.

Бродский всегда делился с миром лучшим, что имел. Стихами, мыслями, временем, деньгами. Потому и не накопил ничего — умер случайно, не позаботился о страховке. Забыл, что медицина на Западе не то, что в Союзе… Говорят, поэт до смерти сохранил советские привычки — скромно жил, неприхотлив был в пище и одежде, основную часть денег тратил на книги и поездки. Впрочем, о его жизни мало кто знал. Не любил Бродский рассказывать о себе, и впускал в свою жизнь и дом — только тех, которым доверял. Таких людей — считанные единицы.

В его интервью речь о чём угодно, кроме себя самого — о встречах с А. А. Ахматовой (память о них Бродский хранил как драгоценность). О русском народе, который Бродский любил, и уважал — за терпение и страдание. Потому что и сам был терпеливым в страдании. Бродский был глубоко русским человеком — не только в отношение языка, который был боготворим писателем. Но и по внутренней духовной структуре. У него был русский стержень внутри, который не позволял ныть и жаловаться, припоминать старые обиды и сводить счеты с кем бы то ни было. Бродский был русским поэтом до глубины души. Как бы не злопыхали на сей счет сегодняшние «праведники», литературные лилипуты, вдруг с невероятной прытью взявшиеся выставлять «нравственные оценки» Гулливерам.



7.

Решил написать о нем, потому что заметил очень неприятную тенденцию: Бродского снова пытаются заплевать и затоптать, вменяя поэту в вину даже то, что он умер не в одной из больниц Васильевского острова, о котором когда-то написал: «На Васильевский остров я приду умирать». Поводом для этого служит все: и юношеские стишки-безделушки, и что-то сказанное сгоряча в юном возрасте, а может и не сказанное, а придуманное мемуаристами. То, что похоронен в Италии, а не вернулся, «как Солженицын», в Россию. Рассматривают его стихи, выискивая в них несуществующие смыслы. Поднимают вопросы о том, что Бродский — не достоин быть «русским поэтом». И главное — выискиваются какие-то «аргументы»… Блюстители «нравственности Бродского» даже предлагают исключить его из русской поэзии — за то, что он «неправильный» поэт, «недостаточно русский», «антисоветчик» и прочее.

Его письмо Брежневу, перед отъездом. Оно ставит жирный крест на его «антисоветчине» и «неблагодарности» по отношению к стране, которую он не переставал любить никогда.

Из письма Бродского Брежневу:

«Единственная правота — доброта. От зла, от гнева, от ненависти — пусть именуемых праведными — никто не выигрывает. Мы все приговорены к одному и тому же: к смерти. Умру я, пишущий эти строки, умрете Вы, их читающий. Останутся наши дела, но и они подвергнутся разрушению. Поэтому никто не должен мешать друг другу делать его дело».

Ярлыки ему лепят такие же деятели, как и те, кто травил его с подачи провокаторов, действующих в организованном сговоре. Сегодня такими же гнусностями занимаются сетевые тролли и просто имеющие отношение к литературе люди, у которых есть иллюзия, что они обладают профессиональным уровнем, достаточным умом и моральным правом судить поэта, смыслы текстов которого не укладываются в простенькие, узкие рамки их мировоззрения — как правило, неразвитого, не глубокого и упрощающего картину мира до несложной схемы. Такие были и будут в любой эпохе — их приходится не менее десятка на одного живого поэта. Во все времена.

П. Фрагорийский
из кн. Блокнот Птицелова. Триумф ремесленника.