Татьяна, ты опять пришла к реке, прикрыв косынкой волосы седые, решила бросить маленький букет, отдавши дань истерзанной гордыне. Слепым глазам слезой не истекать — ты под прицелом тысяч папарацци, не девочка, но поколенью мать, учившая с водою не играться. А звуки труб дырявят небосвод, тревожа естество воспоминаний, пусть канул мяч в пучине буйных вод, он не исчез — он вечно будет с нами.
Нет, не случаен бывший детский мяч — он наше эго высветил рентгеном. Теперь — кури, глотай остылый ланч, лети до звёзд потерянной вселенной, но мяч с тобой, он часть тебя уже: он честь и ум, и совесть индивида. Так для чего как из вулканных жерл дым из ноздрей выплёскивать с обидой?! Нет, новый мяч не радостен тебе — теперь мячам не создают религий. Тот крикнул, уплывая: «I'll be back! Девчонка, жди на мартовские иды!» — и ты жда­ла́. Рыдала но жда­ла́, собрав все плачи прошлых поколений. Мяч не вернулся вовсе не со зла — он не вернулся из-за глупой лени.
Пусть по воде плывут теперь цветки — их пресса даст в журналы крупным планом: ты, став легендой, снова у реки — недетских драм кровоточа́щей раны. А докурив и всем махнув рукой, охрану подзовёшь привычным жестом: «Поставить бы свечу за упокой… Без посторонних, только я и пресса».