В колодце у прошлого двигаться к самым истокам,
Кружиться, выискивать в памяти самую суть:
Каким бы ты ни был на круге в полёте высоком —
Но первых гнездовий, увы, не забыть, не вернуть…
Сначала был миром утёс одинокий — и только
Лишь небо над нами, как древний седой океан.
Ныряли в нём звёзды и месяца пряталась долька,
Когда ураган распростёртые крылья трепал:
Могучие, тёплые крылья, терявшие перья,
Что бережно прятали нас от дождей и снегов.
Обитые градом, они порождали доверие —
Огромную веру адептов полёта и зов —
Зов неба и ветра, вначале нелепый, как вызов
Юнцов, что едва оперились, и встав на крыло,
В потоках ветров, задыхаясь, гнались и резвились,
Теряя друг друга меж пиками скал островов.
Окрепнув, я двигался выше в полёте парящем.
Оттуда мне виделись тысячи разных миров,
Что нам не знакомы — они зазывали всё дальше,
Туда, где уже не увидеть родное гнездо.
И я закружился заложником бешенной пляски.
Не выдержав темпа — отстал, заблудился, пропал,
И в землях чужих укрывался и долго скитался,
Пока мой утёс одинокий меня не позвал.
Кружу над скалой я, чужой, в этом маленьком мире,
Исторгнувшем взрослого ныне, седого птенца.
Как верен мне ветер — пусть вера меня не покинет!
Пусть сила вернётся ко мне как к моим праотцам!
Спускаясь всё ниже, к подножию бьющих потоков,
Увидел я птицу — и страсть закипела в груди,
И юной орлицы услышав волнующий клёкот,
Внезапно я понял, что целая жизнь впереди.