Изнывает берёза от ран – слёзы на бересте.
Можно ль выжить, когда по живому сдирается кожа…

Налетела орда – зло, коварная хищная степь –
Перебит весь дозор и никто нам теперь не поможет.
Из далёких враждебных краёв вдруг задул суховей.
Он прохладу убил, в поселении жизнь пересохла.
Можно ль выжить, коль видишь: уводят в полон сыновей,
И тебе это помнить теперь до последнего вздоха.
Кто подранен стрелой, а кого заарканил кыпчак
И погнал их на степь, в свой улус, разживясь рабским людом.
Можно ль выжить, услышав: прощаясь, малой закричал.
Каменеешь. Тебе ведь не справиться с силою лютой.

Вот лихая напасть отрезает былое от днесь –
Не срастить эти доли ни мёртвой водой, ни живою.
Облегчает ли боль благотворная влага с небес…
Как отчаянье спрятать своё за стеной дождевою…
Вставит горе в слепые глазницы оконца-слюду.
Отпоёт березняк участь матери хором тоскливым.

– Дайте дождь – может, жалисто выси оплачут беду.
Я хочу обернуться, как в саван, в размашистый ливень.
Полноводные тучи собрал бы ты нá небе, Див.
Ты бы громом глухим обозначил надрывы рыданий.
Ты б излил – за сынов – безутешные слёзы-дожди,
Ты б хлестал плетью струй, сделав чёрным моё одеянье.
Но никто не поможет отплакать мне эту беду.
Проводи меня, Желя, печали и скорби богиня –
Я по гиблой дороге одна вслед сынам побреду.
Там и сгину.