Чёрствый хлеб беды посыпали солью, подносили недругам каравай.
Смерть брала десяток, а после сотню: не греши, не плачь уже, отдавай.
Где герой последнего выбил змея – поднималась, крепла в крови Москва.
Княжьих планов змеи не разумеют, а безродным людям не до родства.

Но теперь неважно, какой была ты – в сердце крик драконов, живая медь.
И раскрыто небо для всех крылатых, это было прежде и будет впредь.
Пусть теперь в почёте не щит, не меч, но приговоры добрых самаритян.
Все стихи растут, прорастают в вечность, и драконы вырвались и летят.

Чем народней сказки, тем нравы злее, но уроки сделаны, а затем
дети водят в небе воздушных змеев, удивляясь силе и высоте.
Древний страх стреножен заветным словом, дикий змей поглажен и приручён.
Он звенит стихом, он взлетает снова, открывая небо крылом-ключом.

Кто летать страшился во сне и в яви – рвёт завет с оковами на земле.
Парашютом брезгует и ремнями, и взмывает к солнцу, парить и млеть.
И не нужен меч, и напрасны латы, скорость сводит судорогой живот.
Ведь теперь неважно, какой была ты – важно, кем ты будешь и для чего.