Когда косая глянула в упор
И дату назвала не привирая,
Он счастлив стал и понял: муки — вздор,
И нет помехи следовать до края.

Теперь он точно знал: не год, не два
Придётся ждать уродливой кончины.
На убыль ночь покатится, едва
Желать восход сойдут на нет причины.

Он твёрдо верил в то, что каждый день
Им будет прожит словно бы последний,
И что непостижимый прежде дзен
Поселится внутри прохладой летней.

Он по остатку жизни шёл светясь,
Как будто бы из бани чистым вышел.
Его ничуть не раздражала грязь:
Она внизу, а всё, что важно — выше.

Он ласково оглаживал цветы,
Что уцелели в пору сенокоса.
А сзади в реки падали мосты
И отпадали глупые вопросы,

И лишнее терялось по пути,
Не помнилось, не мучило, не тлело.
Он в небо говорил: "прости, прости",
Теряя тело.