Ах, Таня, Таня! Ты, по сути,
Была совсем ещё дитя,
Когда жила в душевной смуте,
Наивной бабочкой летя
К предмету грёз и обожанья.
О, как хотела ты вниманья,
Тепла кумира своего!
Как ожидала ты его!
Как трепетала и стыдилась
Порывов искренних своих!
Как был по-детски голос тих,
Когда отдаться ты решилась
Ему, неся, как первоцвет,
Свою любовь в тринадцать лет!

Вниманьем женским избалован,
Он был не холоден, отнюдь.
И не условностями скован
Был Тане выбранный им путь:
Переболеть душой незрелой.
Склонясь былинкою несмелой,
Она пред ним, едва дыша,
Внимала. Слышала ль душа
И понимала ли, как чуток
И нежен с ней Онегин был,
Когда её остановил?
Ребёнка зрел его рассудок.
Он терпеливо и не зло
Отвергнул то, что в руки шло!

Но это детское смятенье!
Но эта блажь и чистота
Смущали и ложились тенью
На отношения. И та,
Что так доверчиво открылась,
Будила чувственность. Случилось
Теперь ему владеть собой.
Предупредив душевный сбой,
Онегин скрылся. Жизнь кипела:
Балы, дуэли, флирт, престиж…
Её замужество, Париж…
Когда Татьяна овдовела,
Он был уже и стар, и лыс…
Но повидались и – сошлись.