Темень смотрит в окно немигающим взглядом совы.
Ночь раздвинула шторы, свет впуская дорожкою лунной.
Тени, вздохи и всплески, глухое шуршанье листвы,
То ли шёпоты фей, то ли зов заклинаний колдуний:

– Слишком звонкие ночи и навязчиво яркие дни
Не дают тайны мыслей хранить, предают их огласке.
Этот мир отторгает чужих, расположен к одним,
Для других он опасен, суров, неподступен, неласков.
Мне б её уберечь, хоть до зрелой спокойной поры,
Когда жизнь этой девочки станет стабильно-рутинной,
Потому я, Тоска, притушу её каждый порыв,
Ведь зелёная ряска надёжней дорог серпантинных.
Ей нельзя сознавать, что она, мол, другим не чета:
Нежный возраст не должен поддаться сравнений соблазнам.
Ты ж её заставляешь предаться конкретным мечтам –
Притязанья убавь ей: никто лучшим быть не обязан.
Много планок высоких – оставь их на взрослость, потом.
Ты же, Зависть, ввергаешь её в круговерти иллюзий,
Предлагая, как чёткую цель достижений, фантом:
Стать как кто-то, нацелить свой шар в ту же лузу.

– Знай, любезная, жизнь – это страсть и азартов игра,
Мне претит даже мысль, что покроюсь уныния ряской.
Ты безлика, Тоска, ну а я – честолюбия грань.
Да, зовут меня Завистью, но окрашена белою краской.
Я внушаю: любой неудаче – платой – максимум всхлип,
А потом – только сдвинь на немного свершения вехи,
Просмотри неудачу, вновь её смоделируй, как клип,
И опять на себя примеряй горизонты – чужие успехи.

…Трепетали, куражились в ритме сплочения слов,
Той, о ком сокрушалась приземлённо-зелёная закись,
Устремлялись к бумаге, сорвав от запретов засов.
И о чём-то грустила элегантная Белая Зависть.