Подсчитано: на каждого из нас
приходится всего по двадцать птиц,
что, разумеется, гораздо меньше,
чем видов их – от воробья и до фламинго.

Быть может, кой-кого из двадцати
не видел я, не знаю их названий
и не увижу даже на картинке.
Но тем не менее они живут,
скрываются в лесах непроходимых,
которые, увы, все проходимей.
На душу каждого – по двадцать душ
(а может быть, уже и девятнадцать)
крылатых и загадочных созданий,
когда-то подсказавших человеку,
что может он летать.

Когда умру,
кому достанется мой мохноногий сычик,
крыло стрижа и треньканье синицы,
три волоконца перьев птицы-лиры,
колибри тень, удода хохолок,
кому, в конце концов, мне завещать
сорокопутов, соловьев, сорок,
скворцов и соек, снегирей и зимородков,
бакланов и грачей, хохлатых цапель,
лысух и трясогузок, куликов,
малиновок и снежных куропаток?

Их облако клубится надо мной,
незримое, оно со мною вместе
трясется в переполненном трамвае,
спускается в подземный переход,
ночует на ветвях, растущих сквозь
паркет и кафель, железобетон
панелей, перекрытий, балок…