Вянет цветочек солнца
на озябшей ладони неба.
Промозглая грусть листопада
обнажает древесные души -
так мёртвые птицы счастья
покидают холодные гнёзда.
От деревьев остались скелеты,
что напрасно тянутся к небу.
Между рёбрами их, где когда-то
соловьи на хитоне ночи
тонкими нитями плача
вышивали узоры мечтаний,
теперь поселился ветер,
любитель пустынь бесконечных,
разрушитель воздушных замков
и доверчивых детских фантазий.
А в этом лесу, в его грусти,
в смиренном его покое,
в печальном его сновиденье,
заблудился мальчик, бежавший
от грубости взрослого мира,
от матери, пьяною тенью
выметавшей радость из дома.
Он бежал от обид и страданий,
от вонючих отцовских объятий,
от бешеной своры пощёчин,
от грязной толпы оскорблений.
Упал он на мох, обессилев,
испуганный и озябший.
И смотрит на серые тучи,
исцарапанные ветвями,
удивляясь, что не боится
ни боли, ни даже смерти.
Мнится ему, что попал он
в картинку из книги сказок.
И ждёт внезапного чуда.
А тем временем мир смеркается,
и мальчик смежает веки.
Но вдруг как будто толкнули
в бок его - он проснулся
и смотрит, глазам не веря:
склонился над ним печальный
Создатель мрака и света,
Творец тишины и леса,
Хранитель живых и мёртвых.
«Что ж ты наделал! - шепчет
Спаситель детей и поэтов. -
Ты маленький человечек,
а выбрал дорогу сильных
искателей вечного счастья.
Ты же замёрз и тоскуешь
по дому, по тёплой постели.
Бежал от собственной жизни
в надежде найти чужую?
Дай руку, я тебя выведу
к деревне твоей. А хочешь -
донесу тебя прямо до дому,
прижав к груди, как святыню».
Мальчик глядит на Создателя
и видит в глазах его небо,
поросшее иван-чаем
и таволгой, нежной, как музыка,
что лунными вечерами
выплывала из сказочной флейты
соседской девочки... «Где я?» -
хочет спросить он Бога,
но звуки во рту застревают,
как будто палые листья
обложили язык. «Помоги мне!»
Но в груди - лишь молчание камня,
тишина холодной земли.
Собрав последние силы,
мальчик встаёт. Как близко
цветущее небо!
«Куда ты? -
восклицает Бог удивлённый. -
Ты должен вернуться в действительность!
Ты обязан терпеть лишения,
надеяться и бороться,
стать цветком даже в зарослях терния
в ожидании бабочек счастья.
Или вырасти чертополохом,
чтобы бесов хлестать по ногам...»
Но мальчик не понимает,
о чём говорит Создатель.
Он вбегает на луг, он прыгает
по тёплой траве, и пляска
огненного иван-чая
сжигает остатки тоски его,
а лунные тучки таволги
заполняют потёмки души...
И такой оказалась жаркой,
радость его, что пламенем
прошлась по пустыне прошлого,
и сгорел отчий дом, и сгорели
отец его с пьяной матерью,
и слёзы, и все обиды.
И ничего не осталось,
кроме неба.
Прошла зима.
А весною, когда прикрылась
старушка земля юной зеленью,
соседская девочка вышла
из дома и, сев на скамейку,
стала играть на флейте.
И такая сладкая музыка
от зимней тоски проснулась!
И вот подлетает к девочке
мотылёк и тут же садится
на плечо ей. «Какие красивые
крылья! - подумала девочка. -
Как будто пожар иван-чая
под нежною дымкой таволги!»
Спасибо, Артур!
Но выводы у нас разные.